ДЕВУШКА ИЗ ИПАНЕМЫ

В детстве думала, что "босса-нова" – это название композиции (той, что из детства). Потом поняла, что в этом жанре написано много разной музыки. Но почему-то была уверенность, что именно из "моей" босса-новы произошли все остальные.

Непонятно было, как искать ту мелодию, что я помню с детства. Если набрать в поисковике только два этих слова, то результатом будут тысячи самых разных босса-нов, но только не та, которую ищу. То есть она в этой тысяче наверняка есть, но искать её там – всё равно что иголку в стоге сена искать.

Надо было запрос как-то уточнять, и я добавила: "бразильская босса-нова". Чуть не в первой ссылке предлагался почему-то  концерт Фрэнка Синатры. 

Я-то помнила свою босса-нову как инструментальную музыку. "Ладно, Синатра тоже неплохо", – подумала, уже не надеясь, что когда-нибудь найду свою бразильскую босса-нову. Включила на всю катушку и пошла мыть посуду. Прослушала почти весь концерт и уже в самом конце (о, счастье!) вдруг слышу мелодию, с детства знакомую: 

Tall and tan and young and lovely

The girl from Ipanema goes walking

And when she passes, each one she passes

Goes "a-a-a-h"…

Так я узнала, что моя босса-нова называется "Девушка из Ипанемы". Исполнение прекрасное: Фрэнк Синатра и автор "Девушки..." – бразильский композитор Антонио Карлос Жобим.

ЗЮМА...

Зумруд Курамагомедова (1973-2025)

В мессенджере мы продолжаем в группе общаться, обмениваемся новостями. Весной прошёл Конгресс РБА в Ижевске у Татьяны Тенсиной. В июле Эльмир отметил 70-летний юбилей, он переехал и живёт в Подмосковье. Дагестан и Хасавюртовская библиотека имени Расула Гамзатова живут теперь без него. А недавно в Астане прошёл Всемирный библиотечный конгресс, и Дарига присылала оттуда свои фоторепортажи.

Последнее недавнее известие от Эльмира повергло нас всех в шок. Умерла от пневмонии наша коллега из Хасавюрта Зюма Курамагомедова, наша Зюма, Зумруд. Верная соратница Эльмира, отличный библиотекарь, незаменимая помощница в последних наших поездках, она всегда была вот такой, как на фотографии – жизнерадостная, красивая, со своей фирменной улыбкой, неутомимая и неунывающая, что бы ни происходило. Всегда на месте, всегда на чеку и готовая прийти на помощь в любой момент, очень внимательная и везде успевала. И как будто ей совсем неведомо было, что такое плохое настроение, я по крайней мере никогда не видела её грустной...

Зюма как будто всегда была где-то рядом, поздравляла, слала пожелания или просто откликалась лайками.

Всегда тяжело терять друзей, но когда уходят молодые – смириться совсем невозможно. Зюме было 52 года. 

Светлая память хорошему человеку любящей и заботливой маме и замечательному профессионалу.

О МОЁМ КУЗЕНЕ

Наступил один из главных мусульманских праздников – Курбан-байрам, праздник жертвоприношения, с которым поздравляю всех друзей-мусульман. 

Этот шамаиль в гипсе – результат труда Тагира Валеева, моего казанского кузена. Рассказ будет не только о нём. По большому счёту он о жизни, в которой много разных увлечений, которая такая неожиданная и интересная и – такая короткая. Даже без войн и военных операций. И каждому мужчине всегда есть чем заняться в этой жизни. 

Тагир учился в английской спецшколе, и у меня, любительницы всего английского, это вызывало любопытство и зависть. У меня были хорошие учителя, но у нас в городе не было английской школы. После школы он без проблем поступил в авиационный институт и в этом плане тоже был удачливее меня, мой путь в любимую профессию был сложным и извилистым. 

Всю свою недолгую жизнь Тагир проработал на авиационном заводе. Это была его основная профессия, которую он любил и ни на что другое променять не хотел, даже в неблагополучные времена. Но у него были ещё разные хобби. С юности он увлекался фотографией, той, которая чёрно-белая, плёночная, с тёмной комнатой для промывки и проявки плёнки. Потом когда появилась машина, сделался заядлым автолюбителем. Мне встречался такой тип, у нас был пожилой преподаватель Василий Алексеевич Теренин – книжник, эрудит, библиофил, читал нам библиографию и, кажется, не было такой отрасли, в которой бы он не разбирался ("Вы можете спрашивать меня о чём угодно, только не про любовь, в ней я и сам ничего не понимаю"). А больше всего он любил копаться в недрах своего транспортного средства, у него была старая Волга, которую он ни за что не хотел менять на новое авто. Среди периодики у него было несколько журналов, которые  он читал постоянно, но самый любимый из них был, конечно, «За рулём». 

Вот и Тагир был такой же. Хотя самолётостроение и автолюбительство в моём представлении занятия, пусть и отдалённо, но родственные.

Самым длительным по времени увлечением Тагира была чеканка. С юности он хорошо рисовал и всё свободное время делал чеканки, с самыми разными сюжетами. Через это дело пришёл к шамаилям. Но тут было ещё одно обстоятельство. В институте, когда он учился, не было военной кафедры. И после института два года Тагир служил под Самаркандом.

Восточное искусство не могло не произвести впечатление и не повлиять на него. Он изучил арабский алфавит и графику, читал Коран. Писал шамаили на металле и на гипсе. Одно время он даже вёл кружок, обучая детей всему, что сам умел делать. Многие свои работы (как вот эта, на фото – подарок маме к дню рождения) дарил родственникам и друзьям. Несколько его шамаилей есть в мечети Магди в родной деревне наших родителей.

Умер Тагир от инсульта в 2007 году. Смерть его стала шоком для всех нас и нескончаемым горем и тоской для родителей, переживших его на 9 и 12 лет. Ему было всего 56 лет. По современным меркам разве это возраст...

В НЕСЁБРЕ (NESSEBAR)

– Марина, а ты знаешь, куда мы идём?

– К морю, Татьяна Фёдоровна.

– Но море совсем в другой стороне, мы только что были у моря. 

– А там тоже море. Помните, рarking, где стоял наш автобус, был на набережной....

Это мы с Татьяной Фёдоровной плутаем по бесконечным лабиринтам кривых узких улочек старой части города Несёбра и пока безуспешно пытаемся найти стоянку с нашим автобусом. 

Старинный город Несёбр (Nessebar) очень привлекателен для туристов. Хотя бы потому, что местоположение Старого города уникально: он со всех сторон омывается морем, так как расположен на полуострове. Но люди приезжают сюда ещё и для того, чтобы впитать в себя частицу многовековой истории города, очарование маленьких каменистых улочек, старых домов и ещё более старинных церквей. 

Этот город в юго-восточной Болгарии в 35 км от Бургаса всегда был культурным, духовным и религиозным центром. Даже под турецким игом он процветал, и строительство храмов и базилик не прекращалось здесь и в то время. В Старом городе, уникальном не только по расположению, но и по архитектуре, и сейчас можно увидеть около 12-ти храмов (а было 42!). 

Я такого города с совершенно уникальной архитектурой и неповторимым лицом нигде больше не встречала.

По значению культурного наследия Несёбр включен в список ЮНЕСКО. Если окажетесь здесь когда-нибудь, Старый город просто необходимо пройти обязательно! Но при этом постараться не заблудиться.

Вся наша группа, как только нас распустили самостоятельно насладиться стариной и романтикой здешних мест, моментально растворилась в этих кривых улочках. И мы в полной мере ощутили одиночество и сиротство, которые незамедлительно овладевают вами, когда вы оказываетесь одни в незнакомом городе. Теоретически я понимала, что Старый город слишком мал, чтобы в нём заблудиться. Но не дооценила эти нескончаемые лабиринты. Определённо, и нам нужна была та детская ватага, которая в «Бриллиантовой руке» вывела героя Андрея Миронова к причалу...

Старинный фонтанчик (родничок) на фото существует, наверно, уже сотни лет. Татьяна Фёдоровна рассказывает, что умывалась здесь ещё в свой первый приезд в советское время, где-то лет тридцать назад. 

Встреча путешественников с водой всегда долгожданна и приятна. Но когда мы, плутая на жаре по бесконечным узким улочкам, случайно набрели на этот фонтанчик, Татьяна Фёдоровна так ему обрадовалась, будто встретила своего старинного приятеля, с которым давно не виделась. Даже на время забыла, что мы «заблудились». 

И рада была такой встрече настолько,х что потом в какой-то лавочке не смогла пройти мимо незатейливой картинки с изображением этой поилки... 

Всё здесь пропитано морем, мифами, стариной, морскими путешествиями, романтикой приключений... 

Названия улиц говорят сами за себя: Чайка, Нептун, Бриз, Аврора, Рыбарска (Рыбацкая, видимо), Крайбрежна (Набережная), Хемус, Ахелой, Месембрия (старинное название Несёбра)… 

А столбы, стилизованные под античность! 

А тротуар в письменах!!!

А названия трактиров: «Таверна», «Капитан Немо», «Амфора»… – сплошная музыка!!!

Вот в таких кафешках и стали обнаруживаться родные лица нашей группы. Значит, и автобус где-то недалеко. 

Но мы не зря волновались. Потому что, как оказалось, обнаружились в группе и по-настоящему заблудившиеся в Старом Несёбре. И не удивительно...

ТИХИЙ ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Был однажды в недалёком прошлом такой непривычно тихий День Победы – день памяти, день скорби, 

с неспешными прогулками по весенним паркам, 

негромкими военными песнями под гитару,    

с воспоминаниями о родных, с войны не вернувшихся, 

посещением Вечного огня небольшими группами, без парадов и демонстраций, хотя год был тоже юбилейный... 

Коронавирус в первые месяцы, в тот первый год, конечно, был страшным явлением, но он показал нам, как ещё можно отмечать этот великий День.

«БОЛЯЩИЙ ДУХ ВРАЧУЕТ ПЕСНОПЕНЬЕ...»: Е.А.ТАХО-ГОДИ О СТИХОТВОРЕНИИ БОРАТЫНСКОГО

Ладо Тевдорадзе. Юность

Е.А. Тахо-Годи об одном стихотворении Боратынского.

Болящий дух врачует песнопенье.

Гармонии таинственная власть

Тяжёлое искупит заблужденье 

И укротит бунтующую страсть.

Душа певца, согласно излитая,

Разрешена от всех своих скорбей;

И чистоту поэзия святая 

И мир отдаст причастнице своей.

(не позднее 1832-1833 гг.)

Это стихотворение Боратынского (у А.М. Пескова оно датировано более ранними сроками: 1831-1832 годами), традиционно трактуется исключительно как описание процесса саморефлексии и самоисцеления. И как доказательство приводятся слова поэта из письма 1831 года к Плетнёву: «Мне жаль, что ты оставил искусство, которое лучше всякой философии утешает нас в печалях жизни. Выразить чувство значит разрешить его, значит овладеть им. Вот почему самые мрачные поэты могут сохранять бодрость духа».

О "болящем духе" будущий поэт писал ещё раньше, в далёкой юности, в письме к маменьке из Пажеского корпуса: «... Болящий дух, полный тоски и печали... – вот что он [человек] носит в себе среди шумного веселья, и я слишком знаю этого человека».

В поздних текстах также обнаруживается тема болезненного, больного духа:

Царь небес! успокой 

Дух болезненный мой!

Заблуждений земли

Мне забвенье пошли,

И на строгий Твой рай 

Силы сердцу подай!

(Молитва. 1842-1843 гг.)

То есть можно всё это отнести к самому поэту как особому психотипу. Об этом же говорил и А.М. Песков в Летописи жизни поэта:

«Творчество становится заменителем всех иных возможных вариантов счастья, а сознание поэтической харизмы создаёт противовес той деструктивной силе болящего духа, которая не позволила чувствовать ничего, кроме отчуждённости. И можно сказать, что уже в 1820 году определились два полюса философско- художественной оси, на которой, как на качелях, будет балансировать самосознание Боратынского до конца его жизни: один полюс – болящий дух, разрушающий любые перспективы и уничтожающий своего носителя; другой полюс – творчество, дающее поэту власть над своим болящим духом и позволяющее ощутить счастье».

Исследователи уже показали значение первых «сильных» строк в поэзии Боратынского, превращающихся у него в своего рода афоризмы, общие суждения о жизни, часто характеризующие типические для всего рода человеческого ментальные состояния. Но никто до сих пор не увидел в этой сильной позиции стихотворения библейскую аллюзию. А вполне уместно вспомнить о Книге Царств: болящий духом Саул исцеляется пением Давида, музыкой «певца Давида», как скажет Пушкин в известной эпиграмме, сравнивая себя с Давидом, а своего врага – с Голиафом.

«... И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, – и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (1 Цар. 15-16; 23).

Уместно здесь вспомнить также переводы стихотворения Байрона «My soul is dark...» (больше известное не в переводе Гнедича 1824 года, а Лермонтова – «Еврейская мелодия (Из Байрона)», опубликованная в «Отечественных записках» в 1839 году.

Также у Державина в стихотворении «Лирик» поэт уподобляется Давиду, чьи проворные персты 

Владыки мрачного дух томный

Прогнали пением своим...

Но Е.А.Тахо-Годи обращает внимание ещё на тот факт, что в 1830 году вызвала особый ажиотаж знаменитая картина Рембрандта, которая изображает болящего духом Саула, утешающегося игрой Давида. В том году картина была выставлена на продажу на аукционе в Париже. И между 10 мая и 12 мая 1830 года состоялась продажа коллекции за 250 франков. 

Мог ли Боратынский читать об этом в газетах или видеть репродукции – не известно. Тем и примечательнее, что именно в 1830 году (накануне создания Боратынским данного стихотворения) этот живописный сюжет вдруг возникает с новой актуальностью в европейской культуре.