На сегодняшний день самым популяр-ным драматургом в мировом театре является, видимо, Антон Павлович Чехов. Интерес театра к драматургии Чехова совпал и на Западе, и у нас, на его родине. Но существует ли такое же совпадение в отношении к другому великому русскому драматургу – А.Н. Островскому, произведения которого содержат ярко выраженный «нацио- нальный оттенок»? Чтобы ответить на вопрос, надо, наверно подробно сопос-тавить драматургию Островского с творчеством, например, французских драматургов второй половины XIX века. Хотя вот Т.Б. Проскурникова, сделавшая обзор постановок по пье-сам Островского во французских теат-рах в статье, посвящённой «франкого-ворящему Островскому», вполне резон-но считает, что сравнивать творчество русского драматурга нужно совсем не с коллегами-драматургами. Островского лучше сравнить с великим француз-ским романистом Бальзаком. «Наличие сходных тем и даже персонажей столь очевидно, – пишет Т.Б.Проскурникова, – что и упоминать об этом как-то неловко. Не только масштаб таланта, но и глубина проникновения в суть человеческой природы, раскрывающей себя в новых экономических и этичес-ких условиях, роднят их. И, может быть, российский вариант бальзаковской «Человеческой комедии» легче всего обнаружить в творчестве Островского, в его почти шести десятках пьес?». (Т.Б.Проскурникова. Как приходит комедиограф на «чужую сцену»)
В ХХ веке в Европе пьесы Островского ставились ещё в годы Первой мировой войны. Ставились они и позднее, хотя и не часто. В 1990 году, 140 лет спустя после того, как в крепостной России Островский завершил свою первую значительную пьесу, молодой швейцар-ский режиссер Э.Луашмоль в благопо-лучной Швейцарии поставил её, «Свои люди — сочтемся!», показав разрыв между молодым и старым поколения-ми людей, делающих деньги.
Именно эта постановка показала, на-сколько интересной и непредсказуемой может оказаться судьба произведений Островского в других странах, если бы они были внимательно прочитаны ре-жиссёрами.
Но во Франции Островский восприни-мался как бытописатель страны, давно и безвозвратно ушедшей эпохи, ни в чём не перекликающейся с новым ве-ком. По этой причине интерес к драма-тургу здесь практически отсутствовал.
Чехов тоже долгое время был интере-сен лишь узкому кругу специалистов. И только в середине 50-х годов ряд фран-цузских режиссёров, убрав из своих по-становок «этнографический контекст», представили Чехова как «универсаль-ного автора на все времена».
Как никто больше для Островского во французском театре сделал Бернар Со-бель, который в 80-е годы поставил «Го-рячее сердце», «Пучину» и «Лес». Значи-тельно позднее, в 2006 году, Бернар Со-бель вернулся к творчеству русского драматурга и поставил "Таланты и пок-лонники". Очень рано Собель заинтере-совался русской драматургией. Но он не сводил содержание пьес к бытопи-сательству и обличению нравов. По убеждению Собеля, Островский — один из самых острых и универсальных драматургов, который в своих пьесах выдвигал непреходящие проблемы и постоянно бередил раны общества. И сегодня он точно попадает в цель, потому что, несмотря на внеш-нюю отдалённость описанной эпохи, он позволяет каждому зрителю «вычи-тать» что-то своё и понять что-то в себе, не отождествляя при этом себя с пер-сонажем.
Собель признавался, что никогда не брался за Чехова не потому, что «все его ставят», но потому, что ему ближе «мир Островского». Французский ре-жиссёр считал самым близким Остров-скому по духу из русских писателей До-стоевского. И среди персонажей Ост-ровского Собель справедливо находил немало «униженных и оскорблённых». Очень важное свойство его пьес заклю-чено в том, что именно у людей ничем не примечательных и самых обычных драматург обнаруживает стремление к полнокровной духовной жизни и высо-кие представления о достоинстве и чести.
Собель делал акцент на том постоян-ном противоречии личности и общест-ва, в котором среда подавляет благо-родные порывы «маленького челове-ка». Режиссёра привлекала драма за-висимости человека от общества, от его законов. Островский был интересен ему не связью с определенной эпохой или национальным укладом, а органич-ным сочетанием самобытного и обще-человеческого, реального и фантасти-ческого.
Островский многому учился у своих предшественников – Шекспира, Галь- дони, Мольера. И для Собеля очень важным оказалось обнаруженное в дневниках Островского его определе-ние магии шекспировского театра: «…в ложь сказки он вводил правду жизни». Эта мысль совпадала с его собствен-ным представлениями. Собель полагал, что приведёнными словами можно во многом определить и театр самого Ост-
ровского.
