До недавних пор я не любил «Алые па-руса», называл их презрительно сказоч-кой, утешением для слабых. Сам я как читатель искал и ищу, требую от лите-ратуры правды жизни. А в реальности история Ассоль и Грэя практически не-возможна, и, значит, она не может быть материалом для настоящей литерату-ры. Но...
Но теоретически, с какой-то там долей вероятности, Грэй мог встретить Ас-соль, мог узнать о ней от её соседей и приплыть к ней на алых парусах. Рань-ше эту долю я отметал, а в последние годы она почему-то всё растёт и увели-чивается в моём воображении, и, быть может, годам к семидесяти я буду на-зывать «Алые паруса» реализмом.
Впрочем, уже и сейчас, почти пятидеся-тилетним, я чувствую неловкость за се-бя, рубившего про «сказочку», «утеше-ние»...
140-летие Александра Грина подтолк-нуло меня перечитать многие из его вещей, узнать лучше его биографию.
Удивила параллель образов Грина и Бажова. Оба не только как писатели, но и как живые люди не увязываются у меня с Гражданской войной, советской эпохой. Бажов словно бы писал в веке XIX, а Грин будто бы вовсе жил не в России и о России мало что слышал. Хотя я помню сказы Бажова о Ленине, есть рассказы про революционеров, эпизоды про Гражданскую у Грина. Но оба творили в основном в других из-мерениях, создавали другие вселен-ные. Как, кстати сказать, и Александр Беляев.
Грин и Бажов в большей, Беляев в меньшей степени — занимались в юно-сти революционной деятельностью. И все трое, почти ровесники, пошли к эсерам.
Есть писатели, чьи биографии ярче и известны больше, чем их произведе-ния; есть те, у кого биографии пресные и тусклые, а произведения — полная им противоположность. У Грина, по-моему, книги конгениальны его судьбе, и в то же время сложно найти в рус-ской литературе автора, так мало ис-пользовавшего именно автобиографи-ческий материал. Опыт — да, но пере- плавка шла серьёзная.
По сути, жизнь Грина могла бы без вся-ких модных у нынешних кинематогра- фистов домыслов стать захватываю-щим байопиком. Родился в городке Слободском неподалеку от «обыватель-ской» Вятки, откуда с детства мечтал вырваться. Матрос на Черном море, рыбак, рабочий в железнодорожных мастерских, золотоискатель, лесоруб, шахтер, солдат-дезертир и царской ар-мии, а затем и Красной, эсеровский пропагандист по кличке Долговязый. Почти два года заключения в Севасто-польской тюрьме — позже Грин не захо- тел посмотреть на неё даже издали: «вспоминать могу, видеть — нет».
Освобождённый в 1905-м по амнистии, он отправился в Петербург к любимой женщине и одновременно товарищу по партии Екатерине Бибергаль. Но преж- ние отношения возродить не получи-лось, и он выстрелил в неё из револь-вера. Чуть не убил. Врачам и полиции Бибергаль не призналась, как получила пулю в грудь. Но вскоре Грин снова оказался в тюрьме, где его под видом невесты навещала другой товарищ — Вера Абрамова, ставшая позже его женой.
Ссылка в Тобольскую губернию — от-куда Грин бежал через несколько дней в родную Вятку. Отец раздобыл ему фальшивый паспорт, по которому буду-щий писатель жил несколько лет.
В конце 1906 года стали публиковаться рассказы. Первые подписывал псевдо-нимами, а потом взял, слегка изменив, свое имя: автором дебютной книги «Шапка невидимка» указан "А.С.Гринъ". Полиции не составило труда устано-/0вить, что беглый ссыльный Александр Степанович Гриневский и литератор А. С. Грин — одно и то же лицо.
Так он угодил в очередную тюрьму, а оттуда, после года заключения, отпра-вился в Пинегу Архангельской губер-нии. Так что и на Русском Севере Грину пожить довелось.
Важно, что к моменту ареста с револю-ционерами он уже разошелся, стал по-пулярным и обеспеченным автором, во-дил знакомства с тогдашними литера-турными звёздами первой величины — Куприным, Брюсовым, Леонидом Андреевым. И, подобно Леониду Андре-еву, начав с реализма, Грин быстро перешел к мистике, символизму, некоей готике. Недаром критики и до революции, и после саркастически сравнивали его с Эдгаром По. Вот, например, из статьи Г. Лелевича:
«„Русский современник” и „Россия” пе-реполнены фантастикой самой разно-образной. Вот, например, фантастика старого подражателя заграничным „пи-сателям ужаса” Грина. Его рассказ „Крысолов”... отличается от фантасти-ческих новелл Эдгара По... главным образом, меньшей талантливостью, меньшим мастерством и более бредо-вым характером вымысла...»
Я согласен с таким определением. Бóльшая часть творческого наследия Грина это более, а зачастую менее удач-ное подражание Эдгару По. Наверное, не напиши он «Алые паруса», мы — «массовый читатель» — не знали бы о таком писателе, как не знаем о сотнях достаточно талантливых его современ-ников. Но «Алые паруса» — произведе-ние уникальное, может быть, и вечное, и оно тянет за собой и «Бегущую по волнам», и «Блистающий мир», и десят-ки других его произведений...
Не случись Октябрьская революция, Грин, скорее всего, остался бы писате-лем пресловутого второго ряда. Как и Серафимович, Сергеев-Ценский, Алек-сей Толстой, Шишков. Все они начали печататься в начале века, имели извес-тность и даже популярность, но на при-жизненное, а тем более на посмертное восхождение на литературный Олимп ничто не указывало.
Революция и Гражданская война не только породили плеяду талантливей- ших «мальчиков» вроде Гайдара, Плато-нова, Шолохова, явившихся со своим языком, со своей динамикой, но и «до-революционным» словно бы дали но-вое дыхание. Серафимович «Железного потока» — это не Серафимович «Города в степи», Шишков «Ватаги» — не Шиш-ков «Тайги», Толстой «Сестер» и «Гадю-ки» — не Толстой «Чудаков». И Алек-сандр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репу-тацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дья-вола оранжевых вод»...
https://gorky.media/context/pochemu-alye-parusa-s-nami-navsegda/
