Леон Бакст. Андрей Белый. 1905
Общение с Андреем Белым поражало современников ещё больше, чем его письменное творчество. Где бы он ни появлялся, начиналось представление.
На одном деловом собрании сотрудни-ков журнала «Столичное утро» Белый обнаружил, что вошёл в комнату, забыв снять калоши. В смущении, он начал из-виняться, и эти извинения неожиданно вылились в невероятную получасовую речь, в которой от калош поэт перешёл к сравнению Парижа и Москвы, Нотр-Дама и храма Христа Спасителя, затем переключился на Канта, Платона и Со-ловьева, затем – на Шумана и Бетхове-на, а завершилось всё призывом при-слушаться к страданиям поэта.
Экономист Николай Валентинов, быв-ший на том собрании, рассказывал:
«Мы – нас было семь или восемь чело-век – слушали как заворожённые. Встретив начало речи с улыбкой, пере-шли к удивлению, к разинутому рту. Это была музыка, поэзия, философия, мис-тика, водоворот, каскад словотворчест-ва. Во время его речи никто не пошеве-льнулся, а когда, вытирая залитый по-том лоб, Белый, улыбнувшись, сел на своё место, все, как в театре, стали ему неистово аплодировать».
Белый мог говорить часами. Некото-рые его выступления буквально дово-дили до обморока слушателей. Совре-менникам было с чем сравнивать. На-чало ХХ века было временем бесконеч-ных разговоров, диспутов, собраний, в которых художники, философы, интел-лигенция обсуждали настоящее и буду-щее, предчувствуя сильные бури, угото-ванные России.
Башня Вячеслава Иванова, круг Вале-рия Брюсова, салоны, лекции, просто компании – везде хватало ораторов, но Андрей Белый был особенным.
Андрей Белый. М о й д р у г
Уж год таскается за мной
Повсюду марбургский философ.
Мой ум он топит в мгле ночной
Метафизических вопросов.
Когда над восковым челом
Волос каштановая грива
Волнуется под ветерком,
Взъерошивши её, игриво
На робкий роковой вопрос
Ответствует философ этот,
Почёсывая бледный нос,
Что истина, что правда… — метод.
Средь молодых, весенних чащ,
Омытый предвечерним светом,
Он, кутаясь в свой чёрный плащ,
Шагает тёмным силуэтом;
Тряхнёт плащом, как нетопырь,
Взмахнувший чёрными крылами…
Новодевичий монастырь
Блистает ясными крестами —
Здесь мы встречаемся… Сидим
На лавочке, вперивши взоры
В полей зазеленевший дым,
Глядим на Воробьёвы горы.
«Жизнь, — шепчет он, остановясь
Средь зеленеющих могилок, —
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок.
Рассеется она, как дым:
Она не жизнь, а тень суждений…»
И клонится лицом своим
В лиловые кусты сирени.
Пред взором неживым меня
Охватывает трепет жуткий, —
И бьются на венках, звеня,
Фарфоровые незабудки.
Как будто из зелёных трав
Покойники, восстав крестами,
Кресты, как руки, ввысь подъяв,
Моргают жёлтыми очами.
1908
