НЕПРИЗНАННЫЙ ПРОРОК В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ

***

От жизни той, что бушевала здесь,

От крови той, что здесь рекой лилась,

Что уцелело, что дошло до нас?

Два-три кургана, видимых поднесь...

Да два-три дуба выросли на них,

Раскинувшись и широко и смело.

Красуются, шумят, – и нет им дела,

Чей прах, чью память роют корни их.

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаём

Себя самих – лишь грёзою природы.

Поочередно всех своих детей,

Свершающих свой 

подвиг бесполезный,

Она равно приветствует своей

Всепоглощающей и 

миротворной бездной.

17.08.1871

Подробное жизнеописание Фёдора Ивановича Тютчева составил писатель, историк, исследователь и просветитель Вадим Валерьянович Кожинов (1930-2001), едва ли не единственный исследователь судьбы великого поэта. Биография Тютчева – один из фундаментальных его трудов. 

В 2009 году биография вышла в серии «Жизнь замечательных людей». В 2023-ем, юбилейном, – издательство «Родина» выпустило этот труд Вадима Кожинова под названием «Фёдор Тютчев. Поэт. Чиновник. Публицист».

Сам Кожинов однажды признался, что его книга не столько о литературе и не так много в ней о Тютчеве-поэте, сколько об Истории. И правда, Тютчев был не только уникальным представителем золотого века русской поэзии, и его деятельность не ограничивалась только литературным творчеством. Многие годы он служил на дипломатическом поприще, отстаивая интересы России в Европе. Этот опыт пригодился Тютчеву потом в публицистике при написании ярких статей о прошлом и будущем России и её развитии.

Автор прослеживает историю страны и судьбу русской мысли и литературы в ХIX веке через судьбу гениального, но недооценённого при жизни поэта. Отечественная война 1812 года, восстание декабристов, гибель Пушкина, Крымская война – через эти события преломляются жизненный путь, личная жизнь Тютчева, его творческая жизнь, дипломатическая работа, политические акции...

Кожинов показывает Тютчева глубоким и умным политиком, прекрасным аналитиком международной ситуации, непо́нятым и непризнанным в своём Отечестве пророком. Многое, о чём писал и предупреждал Тютчев, не потеряло актуальности сегодня. 

Интересный сборник о Тютчеве – «Таинник ночи: Зарубежная Россия и Тютчев» – вышел под редакцией Вадима Кожинова в 2008 году в издательстве «Русский мир». Он включает работы философов и писателей-эмигрантов с 20-х по 60-е годы ХХ века. Среди авторов: К.Бальмонт, Семён Франк, В.Ходасевич, Вячеслав Иванов, Владимир Соловьёв, Г.Адамович, И.Северянин, В.Вейдле, Борис Зайцев...

Вячеслав Иванов. 

Из цикла «Римский дневник 1944 года»

***

Таинник Ночи, Тютчев нежный,

Дух сладострастный и мятежный,

Чей так волшебен тусклый свет;

И задыхающийся Фет

Пред вечностию безнадежной,

В глушинах ландыш белоснежный,

Над оползнем расцветший цвет;

И духовидец, по безбрежной

Любви тоскующий поэт –

Владимир Соловьёв: их трое,

В земном прозревших неземное

И нам предуказавших путь.

Как их созвездие родное

Мне во святых не помянуть?

24 октября

И размещу здесь листок «Московского литература» – пусть не пропадёт! – который выпущен к 220-му юбилею рождения поэта, любезно присланного сотрудницей Дома Русского Зарубежья Надеждой Егоровой.

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ О РОЖДЕСТВЕ

 

Рождество Христово

Огни по городу погасли,

на улицах немая мгла.

Вот Мать кладёт Младенца в ясли,

над Ним поникла, замерла.

Темно в их храмине убогой,

солома в яслях холодна,

и зимний ветер стонет строго,

стучится в дверь и у окна.

Но окружён Своим сияньем,

Младенец светится из мглы;

Его согреть своим дыханьем

Спешат покорные волы.

К нему волхвы в чужой пустыне

путь направляют по звездам,

и ангелы, из тверди синей,

о Нём вещают пастухам.

XI

Рождество Христово

Он вошёл к Ней с пальмовой ветвью,

Сказал: «Благословенна ты в женах».

И Она перед радостной вестью

Покорно склонилась во прах.

Пастухи дремали в пустыне.

Им явился ангел с небес,

Сказал: «Исполнилось ныне!»

И они пришли в Вифлеем.

Радостью охвачен великой,

Младенца восприял Симеон:

— «Отпущаеши с миром, Владыко,

Раба Твоего — это Он!»

Некто, встретив Филиппа,

Говорит: «Гряди по Мне!»

И пошёл рыбак Вифсаиды

Проповедовать мир земле.

Года два году оттуда

Блаженны не зревшие,

Всё сердцем понявшие,

В восторге сгоревшие!

Как дети,

Тайну принявшие.

Им поклоняюсь,

ЛЫ́В их свете

Теряюсь.

Я, раб Господень,

Им да буду подобен.

(Опубликовано в 1900)

ФЁДОР ТЮТЧЕВ В ОВСТУГЕ

***

Итак, опять увиделся я с вами,

Места немилые, хоть и родные,

Где мыслил я и чувствовал впервые –

И где теперь, туманными очами,

При свете вечереющего дня,

Мой детский возраст смотрит на меня.

О бедный призрак, 

немощный и смутный,

Забытого, загадочного счастья!

О, как теперь без веры и участья

Смотрю я на тебя, мой гость минутный,

Куда как чужд ты стал в моих глазах –

Как брат меньшой, умерший в пеленах…

Ах нет, не здесь, 

не этот край безлюдный

Был для души моей родимым краем –

Не здесь расцвёл, 

не здесь был величаем

Великий праздник молодости чудной.

Ах, и не в эту землю я сложил

Всё, чем я жил и чем я дорожил!

13 июня 1849

Недалеко от Брянска, всего в сорока километрах, расположился Овстуг – красивое, ухоженное и очень уютное место, где, говорят, приятно погулять в любое время года.

Борис Зайцев писал, что детство Тютчева было «озарено почти волшебно; роскошный дом имения Овстуг (Брянского уезда, Орловской губернии). Изящный, ласковый мальчик, очень одарённый, баловень матери. В доме смесь духа православного с французскими влияниями. – Так и всегда было в барстве русском. Говорили в семье по-французски, а у себя в комнате Екатерина Львовна, мать поэта (урожденная графиня Толстая), читала церковно-славянские часословы, молитвенники, псалтыри. 

«Юный принц» возрастал привольно. Учился, но нельзя сказать, чтобы умучивался трудом – навсегда осталось широкое, вольготное отношение к работе...»

В 1770-х годах в самом центре села Овстуг, на возвышении, Николай Андреевич Тютчев - дед поэта, построил деревянный дом, в котором   5 декабря 1803 года родился Фёдор Тютчев, разбил вокруг него сад и пруд. Рядом с новой усадьбой Тютчев построил каменную Успенскую церковь в 1776 году. После смерти деда родовое поместье перешло к старшему сыну Ивану - отцу поэта, который в 1830-1840 годах решил возвести на этом месте новый каменный дом. Строительство «дворянского гнезда» завершилось в 1846 году. И в этом же году Иван Николаевич скончался. Он похоронен в усадебном парке. Обелиск на его могиле установили уже в 1997 году.

В усадьбе живо предание, что поэт приезжал в Овстуг до самых последних лет и каждый раз в день Успения Пресвятой Богородицы (по новому стилю – 28 августа). А в письме к матери от 31 августа 1846 года писал: «…Что до нового дома, то он, право, весьма хорош, и вид со стороны сада очень красив…». 

Мнения о том, как Фёдор Иванович относился к своей малой родине, очень разные и противоречивые. Но ряд стихов о природе, им написанных, были вдохновлены именно овстугскими пейзажами.

***

Смотри, как роща зеленеет,

Палящим солнцем облита —

А в ней какою негой веет

От каждой ветки и листа!

 

Войдём и сядем над корнями

Дерев, поимых родником, —

Там, где, обвеянный их мглами,

Он шепчет в сумраке немом.

 

Над нами бредят их вершины,

В полдневный зной погружены —

И лишь порою крик орлиный

До нас доходит с вышины…

1857

Б.Бельтюков. Семейство Тютчевых в Овстуге на фоне местных достопримечательностей 

Интерьер дома был богатый и изысканный. Комнаты украшали картины, гравюры и скульптуры, дорогая мебель и ковры. Кажется, чаще Тютчева в новом доме бывали его жена Эрнестина с детьми. Она, урождённая немка, выросшая в Мюнхене, полюбила эти места и подолгу жила в родовой усадьбе в Овстуге. В 1871 году пожилой Тютчев в последний раз посетил родные места и совершил поездку в древнее село Вщиж в четырёх верстах к западу от Овстуга, на высоком холме над Десной. 

***

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа —

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

 

Не поймёт и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

 

Удручённый ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде царь небесный

Исходил, благословляя.

После смерти писателя Эрнестина навсегда покинула Овстуг, она переехала к сыну Ивану в Мураново. Усадьба в Овстуге опустела,постепенно приходила в запустение и ветшала...

Усадебный дом был воссоздан по фотографиям только в 80-х годах ХХ века. Здесь разместили музей Ф.И.Тютчева. Напротив дома установили памятник поэту. Он сидит, задумчивый, и сочиняет своё очередное стихотворение.

На одном из холмов Овстуга стоит ветряная мельница. Это копия одной из мельниц, которые были здесь во времена Тютчева. Помимо ветряных мельниц в Овстуге были ещё и водяные мельницы.

Каменная церковь Успения Пресвятой Богородицы, построенная ещё дедом поэта, в годы войны была взорвана немцами. 

В 2003 году церковь построили заново по сохранившимся в архивах документам. Восстановление церкви происходило на пожертвования немецкой фирмы «Кнауф», которая занималась благотворительной деятельностью.

***

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

 

И увядание земное

Цветов не тронет неземных,

И от полуденного зноя

Роса не высохнет на них.

 

И эта вера не обманет

Того, кто ею лишь живёт,

Не всё, что здесь цвело, увянет,

Не всё, что было здесь, пройдёт!..

Памятник Ф.И.Тютчеву в Брянске. 2003

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. В НОЧЬ ПОД НОВЫЙ ГОД

#ВалерийБрюсов150

Валерий Брюсов. В ночь под Новый год 

Минут годы. Станет наше время

Давней сказкой, бредом дней былых;

Мы исчезнем, как былое племя,

В длинном перечне племён земных.

Но с лазури будут звёзды те же

Снег декабрьский серебрить во мгле;

Те же звоны резать воздух свежий,

Разнося призыв церквей земле;

Будет снова пениться в бокалах,

Искры сея, жгучее вино;

В скромных комнатах и пышных залах,

С боем полночи — звучать одно:

«С Новым годом! 

С новым счастьем!» — Дружно

Грянет хор весёлых голосов…

Будет жизнь, как пена вин, жемчужна,

Год грядущий, как любовный зов.

Если ж вдруг, клоня лицо к печали,

Тихо скажет старенький старик:

«Мы не так восьмнадцатый встречали!..» —

Ту беседу скроет общий клик.

Сгинет ропот неуместный, точно

Утром тень, всплывающая ввысь…

Полночь! Полночь! бьющая урочно,

Эти дни безвестные — приблизь!

1 декабря 1917 — 1 января 1918

МАРИНА ЦВЕТАЕВА: ВСТРЕЧИ С БРЮСОВЫМ

«Первая встреча моя с Брюсовым была заочная. Мне было шесть лет. Я только что поступила в музыкальную школу Зограф-Плаксиной (старинный белый особнячок в Мерзляковском переулке, на Никитской). В день, о котором я говорю, было моё первое эстрадное выступление, пьеса в четыре руки, партнёр – Евгения Яковлевна Брюсова, жемчужина школы и моя любовь. Старшая ученица и младшая... 

После триумфа (забавного свойства) иду к матери. Она в публике, с чужой пожилой дамой. И разговор матери и дамы о музыке, о детях, рассказ дамы о своём сыне Валерии (а у меня сестра была Валерия, потому и запомнилось), «таком талантливом и увлекающемся», пишущем стихи и имеющем недоразумения с полицией... Беседа длилась (был антракт). Обе матери жаловались и хвалили. Я слушала...

Так я впервые встретилась со звуком этого имени.

Первая заочная встреча – шести лет, первая очная – шестнадцати.

Я покупала книги у Вольфа, на Кузнецком, – ростановского Chanteclair'a, которого не оказалось. Неполученная книга, за которой шёл, это в 16 лет то же, что неполученное до востребования письмо: ждал – и нету, нёс бы – пустота. Стою, уже ища замены, но Ростан – в 16 лет? нет, и сейчас в иные часы жизни – незаменим, стою, уже не ища замены, как вдруг, за левым плечом, где ангелу быть полагается, – отрывистый лай, никогда не слышанный, тотчас же узнанный:

– «Letters de Femmes» Прево, «Fleurs du mal» Бодлера, и – Chanteclair'a, пожалуй, хотя я и не поклонник Ростана.

Подымаю глаза, удар в сердце: Брюсов!

Стою, уже найдя замену, перебираю книги, сердце в горле, за такие секунды – и сейчас! – жизнь отдам. И Брюсов настойчивым методическим лаем откусывая и отбрасывая слова: «Хотя я и не поклонник Ростана».

Сердце в горле – и дважды. Сам Брюсов! Брюсов Чёрной мессы, Брюсов Ренаты, Брюсов Антония! И – не поклонник Ростана: Ростана – L'Aiglon, Ростана – Мелизанды, Ростана – Романтизма!

Пока дочувствовала последнее слово, дочувствовать которого нельзя, ибо оно – душа, Брюсов сухо щёлкнул дверью, вышел. Вышла и я – не вслед, а навстречу: домой, писать ему письмо.

Дорогой Валерий Яковлевич,

(Восстанавливаю по памяти)

Сегодня в магазине Вольфа, вы, заказывая приказчику Chanteclair'a, добавили: «Хотя я и не поклонник Ростана». И не раз утвердили, а дважды. Три вопроса:

- Как могли Вы, поэт, объявлять о своей нелюбви к другому поэту – приказчику?

- Второе: как можете Вы, написавший Ренату, не любить Ростана, написавшего Мелизанду?

- И как смогли предпочесть Ростану – Марселя Прево?

Не подошла тогда же, в магазине, из страха, что Вы примите это за честолюбивое желание «поговорить с Брюсовым». На письмо же Вы вольны не ответить.

Марина Цветаева.

Адреса – чтобы не облегчать ответа – не приложила. (Я была тогда в 6-м кл. гимназии, моя первая книга вышла лишь год спустя. Брюсов меня не знал, но имя моего отца знал достоверно и, при желании, ответить мог).

Дня через два, не ошибаюсь – на адрес Румянцевского Музея, директором которого состоял мой отец (жили же мы в своём доме, в Трёхпрудном) – закрытка. Не открытка – недостаточно внимательно, не письмо – внимательно слишком, выход из положения – закрытка. (Брюсовское «не передать»). Вскрываю:

«Милостивая Государыня, г-жа Цветаева»,

(NB! Я ему – дорогой Валерий Яковлевич, и был он меня старше лет на двадцать!)

Вступления не помню. Ответа на поэта и приказчика просто не было. Марсель Прево просто испарился. О Ростане же, дословно, следующее:

«Ростан прогрессивен в продвижении от 19 века к 20 веку и регрессивен от 20 века к нашим дням (дело было в 1910 году). Ростана же я не полюбил, потому что мне не случилось его полюбить.  

И б о  л ю б о в ь – с л у ч а й н о с т ь» 

(подчёркнуто).

Ещё несколько слов, указывающих на желание не то встретиться, не то дальнейшей переписки, но неявно, иначе бы запомнила. И – подпись.

На это письмо я, естественно (ибо страстно хотелось!), не ответила.

Ибо любовь – случайность.

Письмо это живо, хранится с моими прочими бумагами у друзей в Москве.

Первое письмо осталось последним».

(Марина Цветаева. Герой труда.

Записи о Валерии Брюсове)

(отрывок)

Марина Цветаева. В.Я. Брюсову

Улыбнись в моё "окно",

Иль к шутам меня причисли, –

Не изменишь, всё равно!

«Острых чувств» и «нужных мыслей»

Мне от Бога не дано.

Нужно петь, что всё темно,

Что над миром сны нависли...

– Так теперь заведено, –

Этих чувств и этих мыслей

Мне от Бога не дано!

(Из сборника «Волшебный фонарь». 1912)

Валерий Брюсов. Юному поэту

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее — область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный 

со взором смущённым!

Если ты примешь моих три завета,

Молча паду я бойцом побеждённым,

Зная, что в мире оставлю поэта.

15 июля 1896

ОЛЬГА ГРИГОРЬЕВА. ЗАГАДКА ОДНОГО ПОЖЕЛАНИЯ

Гостевой пост от поэта из Павлодара (Казахстан) Ольги Григорьевой, основателя и хранителя городского Музея Анастасии Цветаевой.

«13 декабря – 150 лет со дня рождения выдающегося русского поэта, одного из родоначальников русского символизма Валерия Яковлевича Брюсова. 

Несколько лет назад в отделе рукописей Российской Государственной библиотеки (Москва) я обнаружила два письма (вернее, записки) Анастасии Ивановны Цветаевой Валерию Брюсову (фонд 386, картон №107, ед.хр. № 15). 

На маленьком конвертике надпись: "Цветной бульвар, д. Брюсовых кв.6 ЕВБ Валерию Яковлевичу Брюсову" (ЕВБ — Его Высокоблагородию). В конверте визитка: "Ася Цветаева". На обратной стороне написано четыре строки: "Купите ромашки подороже! В любви к цветам — надежда на поэтов!". Датируется эта записка предположительно: “1910-е годы”.

Второй конверт побольше, в нём листок бумаги со словами: “Дорогой Валерий Яковлевич, узнала что Вы больны – и опечалена. Всем сердцем хочу чтоб Вы скорее поправились. А.Цветаева” (сохранена орфография автора). 

Если содержание второго письма не вызывает вопросов, то к первой записке их много. Что за странное пожелание? Почему ромашки? Кому они должны быть предназначены? 

Может быть, эта визитка была отправлена Брюсову накануне поэтического вечера, в котором Ася Цветаева участвовала вместе с Мариной? Он состоялся 3 ноября 1911 года в “Обществе свободной эстетики”, вёл вечер В.Я. Брюсов. 

А.И.Цветаева в своих воспоминаниях никогда не упоминает о посланных В.Я. Брюсову записках, хотя о любви к его поэзии пишет: 

“...Эллис своими восторженными рассказами о Брюсове ещё усилил во мне страсть к его стихам. Кроме в детстве выученных стихов Лермонтова, Пушкина, Некрасова, любившая до того только стихи Марины и Эллиса, я вошла, как в волшебный паноптикум, в тома Валерия Брюсова...” 

… “В любви к цветам – надежда на поэтов”. Может быть, юная Ася Цветаева намекала автору на его юношеский “Сонет к форме”: “Есть тонкие властительные связи/ Меж контуром и запахом цветка...”

Позволю себе ещё одно предположение. Очень уж буква “Ц” в записке похожа на заглавную... Как же ещё писать Брюсову – прославленному “мэтру” символистов, как не намёками, загадками, символами? Возможно, младшая Цветаева хотела зашифровать здесь такую формулу: “В любви к Цветаевым – надежда на поэтов”?..

ПОСЛАНЕЦ СИМВОЛИЗМА И ПРАВИТЕЛЬ НОВОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ ВСЕЛЕННОЙ: ВАЛЕРИЮ БРЮСОВУ – 150

(1)13 декабря, в год, когда умер Ф.И.Тютчев, в Москве родился русский поэт-символист, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, критик и историк Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924).

Брюсов искал не моральный идеал, для него важнее была интеллектуальная состоятельность, познание огромного мира и всех его эпох. 

Он так о себе писал: «Я специалист по биографиям Пушкина и Тютчева… Осведомлён во всеобщей истории литературы… Знаю магию, оккультизм, спиритизм, осведомлён в алхимии, астрологии, теософии. В последнее время изучал Вергилия… В разные периоды жизни я занимался ещё, более или менее усердно, Шекспиром, Байроном, Боратынским, Данте… Я довольно хорошо знаю французский и латинские языки, сносно итальянский, плоховато немецкий, учился английскому и шведскому, заглядывал в грамматики арабского, еврейского и санскрита… Мечтал быть математиком, много читал по астрономии». 

Но всего этого Брюсову было мало. Он был жаден до наук и искусств – подобно Ломоносову, которого очень хорошо понимал.

Ещё студентом он стал известен как поэт – необычный, вычурный и эпатажный. Он считал себя русским посланцем символизма и правителем новой поэтической вселенной. Соответственно и книжку первую он назвал – «Chefs d"oeuvre» 

(«Шедевры»). «Не современникам и даже не человечеству завещаю я эту книгу, а вечности и искусству», – такое посвящение написал автор. Десятки ругательных рецензий на этот сборник принесли поэту первую славу. Он превратился в возмутителя спокойствия, вождя нового литературного направления...

Поэт всегда выглядел крепким и ни разу не постарел, но в последние годы часто болел. При этом никогда не отходил от активной литературной жизни. И писал до последних дней – стихи, простенькие газетные статьи и изящные, мудрые исследования. Умер в 50 лет от воспаления лёгких. У последней книги, вышедшей в день похорон, тоже говорящее название (и тоже на любимом латинском) – «Mea» («Спеши!») – как напутствие всем остающимся жить.

Брюсов Валерий. Это – я

(из книги «Шедевры»)

В годы — дни (вечный труд!) переплавливать

В сплав — часы, серебро в глубину!

Что ж мы памяти жадной? 

не вплавь ли звать

Чрез остывшую лаву минут?

Сны цветные ребёнка задорного

Молот жизни в сталь строф претворил,

Но туманом явь далей задёрнуло, —

Голубым, где был перл и берилл.

Что нам видеть, пловцам, с того берега?

Шаткий очерк родного холма!

Взятый скарб разбирать или бережно

Повторять, что скопила молва!

Мы ли там, иль не мы? каждым атомом

Мы — иные, в теченьи река!

Губы юноши вечером матовым

Не воскреснут в устах старика!

Сплав, пылав, остывает… 

Но, с гор вода, —

Годы, дни, жизнь, и, ужас тая,

В шелест книг, в тишь лесов, 

в рокот города,

Выкрик детской мечты: это — я!

1897

«ТАКАЯ СТРАСТИ ГЛУБИНА!»

Николай Шахмагонов. Трагедии Тютчева в любви. – Издательство «Вече», 2021.

***

Я очи знал, – о, эти очи!

Как я любил их – знает бог!

От их волшебной, страстной ночи

Я душу оторвать не мог.

В непостижимом этом взоре,

Жизнь обнажающем до дна,

Такое слышалося горе,

Такая страсти глубина!

Дышал он грустный, углублённый

В тени ресниц её густой,

Как наслажденья, утомлённый 

И, как страданья, роковой.

В эти чудные мгновенья

Ни разу мне не довелось

С ним повстречаться без волненья

И любоваться им без слёз.

1850-1851

Сын Тютчева Фёдор Фёдорович писал: 

«Фёдор Иванович, всю жизнь свою до последних дней увлекавшийся женщинами, имел среди них почти сказочный успех... В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного. В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром».

Тайны трагедий и драм великого поэта раскрываются в книге Николая Шахмагонова «Трагедии Тютчева в любви» 

(Издательство "Вече", 2021).

А стихи, представленные здесь, – из знаменитого «Денисьевского цикла», посвящённого Елене Александровне Денисьевой, цикла уникального не только в русской, но и в мировой поэзии. По глубине психологизма цикл стихов Тютчева сопоставляют с романами Л.Толстого и Достоевского. 

Е.А. Денисьева. Рисунок с фотографии. 1864

4 августа 1864 года Елена Александровна умерла от чахотки. Последние два стихотворения цикла написаны к годовщине трагического события.

***

Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло

С того блаженно-рокового дня,

Как душу всю свою она вдохнула,

Как всю себя перелила в меня.

И вот уж год, без жалоб, без упреку,

Утратив всё, приветствую судьбу...

Быть до конца так страшно одиноку,

Как буду одинок в своём гробу.

15.07.1865

Накануне годовщины 4 августа 1864 г.

Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня...

Тяжело мне, замирают ноги...

Друг мой милый, видишь ли меня?

Всё темней, темнее над землёю –

Улетел последний отблеск дня...

Вот тот мир, где жили мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,

Завтра память рокового дня...

Ангел мой, где б души ни витали,

Ангел мой, ты видишь ли меня?

3.08.1865

БРЮСОВ О ТЮТЧЕВЕ

Брюсов благоговел перед двумя поэтами: Пушкиным и Тютчевым. И именно Брюсову принадлежит заслуга открытия читателю начала ХХ века гениальной поэзии Фёдора Тютчева, который считался в то время второстепенным поэтом. Любимому поэту Брюсов посвятил статью «Ф.И.Тютчев. Смысл его творчества»:

«Книжка в триста небольших стихотворений, из которых около трети переводных, четыре статьи да ряд писем, – вот всё литературное наследие Тютчева. Но Фет, в своей надписи на сборнике стихов Тютчева, справедливо сказал столько раз после повторённые слова:

Муза, правду соблюдая,

Глядит и на весах у ней

Вот эта книжка небольшая

Томов премного тяжелей.

Поэзия Тютчева принадлежит к самым значительным, самым замечательным созданиям русского духа.

К поэзии Тютчева можно подходить с трёх разных точек зрения: можно обратить внимание на выраженные в ней мысли, можно постараться выявить её философское содержание, можно, наконец, остановиться на её чисто художественных достоинствах. Со всех трёх точек зрения, поэзия Тютчева заслуживает величайшего внимания. 

Для Тютчева, как сказал ещё И.С.Аксаков, "жить – значит мыслить". Неудивительно поэтому, что его стихи всегда полны мысли. В каждом его стихотворении чувствуется не только острый глаз и чуткий слух художника, но и ум мыслителя...

Однако, как ни интересны, как ни замечательны те мысли, которые Тютчев прямо высказывает в своих стихах, мысли, продуманные им, осознанные, – гораздо замечательнее то сокровенное содержание его поэзии, которое вложено им в стихи "бессознательно", то есть в силу тайной творческой интуиции. Это, так сказать, те подземные ключи, которыми питается его поэзия, которые ей дают несокрушимую силу и её несравненную красоту. Тютчев в своих статьях, в своих рассудочных стихотворениях – остроумный, хотя немного парадоксальный диалектик; в метафизической основе своей поэзии Тютчев – глубокий мыслитель, самостоятельно, под своим углом зрения освещающий тайны мира».

(Из статьи В.Брюсова «Ф.И.Тютчев. Смысл его творчества»)

«В НЕЙ ЕСТЬ ДУША...»: ТЮТЧЕВ О ПРИРОДЕ

Фёдор Иванович Тютчев. Г.Штейнберг. Фотография. Петербург.1860

С Тютчевым связано новое послепушкинское качество стиха и поэтическая гармония. Имея в виду планетарность его мышления и масштабность образов, поэзию Тютчева называют «философской». Бытие Вселенной поэт осмысливает в целом. Он ощущает не только своё существование, ограниченное временем и пространством, но и жизнь природы вообще, перед которой благоговейно преклоняется. Душу природы, её язык, её свободу стремится Тютчев понять и объяснить в своих стихах, таких, как «Первая встреча весны», «Весенние воды», «Летний вечер», «Есть в осени первоначальной...», «Кротость осенних вечеров», «Чародейкою зимою...», «Первая гроза»... 

Поэт проникает в тайны стихийной жизни природы. Здесь всё для него живо и всё говорит с ним «понятным сердцу языком». Он жалеет людей, которые этого не понимают, для которых ночь – немая, леса молчат, с кем в дружеской беседе не совещается гроза...

Высшее блаженство, доступное человеку, для Тютчева – любование многообразными проявлениями жизни природы, поэтому его стихи о природе – всегда признание в любви. В явлениях природы поэт видит божественное и святое, нечто более высокое, чем человеческая жизнь, в которой Тютчеву всё кажется ничтожным, бессильным и рабским. Человек перед природой – «сирота бездомный», «немощный» и «голый». С иронией о нём говорится как о «царе земли». На самом деле человек лишь случайное порождение природы, которое ничем не отличается от существ, не наделённых разумом. «Мыслящий тростник», «Что ж негодует человек, сей  з л а к  з е м н о й?» – так Тютчев определяет человека. 

Истинное бессмертие принадлежит одной лишь природе.

***

Смотри, как на речном просторе,

По склону вновь оживших вод,

Во всеобъемлющее море

Льдина за льдиною плывет.

На солнце ль радужно блистая

Иль ночью, в поздней темноте,

Но все, неизбежимо тая,

Они плывут к одной мете́.

Все вместе – малые, большие,

Утратив прежний образ свой,

Все – безразличны, как стихия, –

Сольются с бездной роковой!..

О, нашей мысли обольщенье,

Ты, человеческое Я,

Не таково ль твоё значенье,

Не такова ль судьба твоя?

1851

ПОЭТ «БОЛЕЕ ОБШИРНЫЙ И БОЛЕЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ»

Скатов Н.Н. Сочинения в 4-х тт. Т.4. – Наука, 2001.

«В 1877 году, после похорон Некрасова, Достоевский написал: "Был, например, в своё время поэт Тютчев, поэт обширнее его и художественнее, и, однако, Тютчев никогда не займёт такого видного и памятного места в литературе нашей, какое бесспорно останется за Некрасовым".

Сказано о Тютчеве здесь чуть ли не снисходительно, в прошедшем времени и уверенности, что не займёт он такого уж "видного и памятного места в литературе нашей".

Но идёт и идёт всё расставляющее по местам время и, ничуть не затеняя места Некрасова, всё виднее и виднее делает место Тютчева и, кстати, всё более уточняет удивительные по прозорливости слова Достоевского об обширности поэзии Тютчева. Такой обширности, какой до этого не знала, может быть, и вся русская литература, не исключая самого Пушкина».

(Николай Николаевич Скатов, историк литературы, литературовед)

Ф.И.Тютчев. На Новый 1855 год

Стоим мы слепо пред Судьбою,

Не нам сорвать с неё покров...

Я не своё тебе открою,

Но бред пророческий духо́в...

Ещё нам далеко до цели,

Гроза ревёт, гроза растёт, –

И вот – в железной колыбели,

В громах родится Новый год...

Черты его ужасно-строги,

Кровь на руках и на челе...

Но не одни войны тревоги

Несёт он миру на земле!

Не просто будет он воитель,

Но исполнитель божьих кар, –

Он совершит, как поздний мститель,

Давно обдуманный удар...

Для битв он послан и расправы,

С собой несёт он два меча:

Один – сражений меч кровавый,

Другой – секиру палача.

Но для кого?.. Одна ли выя,

Народ ли целый обречён?..

Слова неясны роковые,

И смутен замогильный сон...

(Конец 1854 или начало 1855.

На события Крымской войны 1853-1856 годов)

ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ. ТЮТЧЕВ НА ПРОГУЛКЕ

Александровский Степан (1842-1906). Портрет поэта Ф.И.Тютчева. 1876 (По заказу П.М.Третьякова).

Всеволод Рождественский. 

Тютчев на прогулке

Скрипучий голос, старчески глухой,

Тугие складки клетчатого пледа,

Очки и взгляд, где горьких дум отстой

Приправлен острословьем домоседа.

Прозрачная костлявая рука

Легла на набалдашнике тяжёлом,

А седина, подобие венка,

Сквозит уже ненужным ореолом.

Но кто же он? Философ? Дипломат?

Сенека петербургского салона?

Иль камергер, 

что в царскосельский сад

Спустился по ступенькам Камерона?

Подёрнут рябью озера изгиб,

Кружится лист, 

прохладен воздух синий.

Среди подагрой искривлённых лип

Покорно стынут голые богини.

В сырой, отяжелевшей тишине

На озере, уже в туман одетом,

Мечети призрак, словно в полусне,

Струится одиноким минаретом.

«Нет, всё не то». Славянство и Босфор.

Писать царям стихи и наставленья,

Когда в ветвях распахнутый простор,

А из Европы слышен запах тленья!

Менять язык, друзей и города,

Всю жизнь спешить, 

чтоб сердце задыхалось.

Шутить, блистать и чувствовать всегда,

Что ночь растёт, что шевелится хаос.

О, за один усталый женский взгляд,

Измученный вседневной клеветою

И всё-таки сияющий, он рад

Отдать всю жизнь — наперекор покою.

Чтоб только не томиться этим сном,

Который мы, не ведая названья,

В ночном бреду сомнительно зовём

Возвышенной стыдливостью страданья.

Непрочен мир! Всем надоевший гость,

Он у огня сидеть уже не вправе.

Пора домой. И старческая трость

Вонзается в сырой, холодный гравий.

Скрипят шаги, бессвязна листьев речь,

Подагра подбирается к коленям.

И серый плед, спускающийся с плеч,

Метёт листы по каменным ступеням.

1938

«Я ВСТРЕТИЛ ВАС...»

Графиня Амалия Лерхенфельд 

***

Я помню время золотое,

Я помню сердцу милый край:

День вечерел; мы были двое;

Внизу, в тени, шумел Дунай.

И на холму, там, где белея,

Руина замка в даль глядит,

Стояла ты, младая Фея,

На мшистый опершись гранит, —

Ногой младенческой касаясь

Обломков груды вековой;

И солнце медлило, прощаясь

С холмом, и замком, и тобой.

И ветер тихий мимолетом

Твоей одеждою играл

И с диких яблонь цвет за цветом

На плечи юные свевал.

Ты беззаботно вдаль глядела…

Край неба дымно гас в лучах;

День догорал; звучнее пела

Река в померкших берегах.

И ты с весёлостью беспечной

Счастливый провожала день;

И сладко жизни быстротечной

Над нами пролетала тень.

1834

И.Рехберг. Фёдор Иванович Тютчев. 1838

В молодости Тютчев посвятил это стихотворение 16-летней красавице, графине Амалии Максимилиановне Лерхенфельд (в девичестве). Известие о предстоящей свадьбе Амалии с бароном фон Крюденером ошеломило Тютчева...

Следующая встреча поэта с Амалией Крюденер произошла спустя почти пять десятилетий в Карлсбаде (Карловы-Вары). А 7 августа 1870 года седой, больной, измученный жизнью Тютчев ей же, уже 60-летней баронессе Крюденер, посвятил стихотворение, известное сегодня как популярнейший романс, «Я встретил Вас и всё былое...». Эта встреча вызвала очень яркое и живое чувство у старого поэта, о чём свидетельствует последняя строфа стихотворения, дающая основание полагать и говорить о значительности той юношеской и, возможно, первой любви Фёдора Тютчева:

Тут не одно воспоминанье,

Тут ж и з н ь заговорила вновь, –

И то же в Вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

В последний раз они встретились в марте 1873 года. Тютчев был разбит параличом. А Амалия, узнав о безнадёжном состоянии дорогого Теодора, приехала его навестить. На следующий день поэт писал дочери Дарье: «Вчера я испытал минуту жгучего волнения вследствие моего свидания с графиней Адлерберг, моей доброй Амалией Крюденер, которая пожелала в последний раз повидать меня на этом свете и приезжала проститься со мной. В её лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй».

«НА СЕВЕРЕ ДИКОМ...»

И.И.Шишкин. «На севере диком...»

Известное стихотворение об одинокой сосне, которое мы читаем и при этом совершенно забываем про Гейне, т.к. привыкли считать его лермонтовским, – всё же перевод из Гейне. (У Лермонтова, надо сказать, всё так: вспомним ещё «Горные вершины спят во тьме ночной...» из Гёте, но мы и про Гёте забыли).

А сюда добавим ещё текст – как Тютчев прочитал и перевёл Гейне. Если брать во внимание мужское и женское начало, то у Тютчева главные герои выбраны точнее (кажется, как и у Гейне): Кедр и Пальма. В то время, как у Лермонтова этот вольный перевод не о любви мужчины и женщины, а об одиночестве.

***

На севере мрачном, на дикой скале

Кедр одинокий под снегом белеет,

И сладко заснул он в инистой мгле,

И сон его вьюга лелеет.

Про юную пальму всё снится ему,

Что в дальных пределах Востока,

Под пламенным небом, 

на знойном холму

Стоит и цветёт, одинока...

(Перевод с нем. Ф.И.Тютчева)

***

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна.

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.

И снится ей всё, что в пустыне далёкой,

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утёсе горючем

Прекрасная пальма растёт.

(Перевод с нем. М.Ю.Лермонтова)

Генрих Гейне

(оригинальный текст)

Ein Fichtenbaum steht einsam

Im Norden auf kahler Höh';

Ihn schläfert; mit weißer Decke

Umhüllen ihn Eis und Schnee. 

Er träumt von einer Palme,

Die, fern im Morgenland,

Einsam und schweigend trauert

Auf brennender Felsenwand. 

ТЮТЧЕВ В БАВАРИИ

Центр Мюнхена на открытке XIX века

Тютчев жил в Мюнхене, как европеец. Ему идея европейской цивилизации не была чужда, но он никогда не был её рабом. Мировоззрение Тютчева в известной мере определяли Жозеф де Местр, Гегель, Шеллинг. Шеллинг был философом, наиболее близким по духу Тютчеву, но он увидел в русском поэте не покорного ученика, а равного себе собеседника, самостоятельного в своём мировоззрении. О Тютчеве Шеллинг отзывался в разговоре с И.В.Киреевским лестно и почтительно. Тогда же Тютчев познакомился с Гейне, и одно время немецкий лирик был под влиянием русского поэта, о чём свидетельствовали письма Гейне из Италии, в которых он рассуждал о России. Хотя известно, что потом Гейне освободился от чар своего русского собеседника. В это время Тютчев много читает, изучает литературу европейского романтизма, много переводит, в основном – немецких авторов: Гейне, Гёте, Шиллера.

Тютчев Ф.И.

Вопросы (Из Гейне)

Над морем, диким полуночным морем

Муж-юноша стоит —

В груди тоска, в уме сомненья —

И, сумрачный, он вопрошает волны:

«О, разрешите мне загадку жизни,

Мучительно-старинную загадку,

Над коей сотни, тысячи голов,

В египетских, халдейских шапках,

Гиероглифами ушитых,

В чалмах, и митрах, и скуфьях,

И с париками и обритых —

Тьмы бедных человеческих голов

Кружилися, и сохли, и потели —

Скажите мне, что значит человек?

Откуда он, куда идёт,

И кто живёт над звёздным сводом?»

По-прежнему шумят и ропщут волны,

И дует ветр, и гонит тучи,

И звёзды светят холодно и ясно —

Глупец стоит — и ждёт ответа!

1827-1830

Тютчев Ф.И. 

Приветствие духа (Из Гёте)

На старой башне, у реки,

Дух Рыцаря стоит —

И, лишь завидит челноки,

Приветом их дарит:

«Кипела кровь и в сей груди,

Кулак был из свинца,

И богатырский мозг в кости,

И кубок до конца!

Пробушевал полжизни я,

Другую проволок —

А ты плыви, плыви, ладья,

Куда несёт поток!»

1827-1829

В конце 20-х годов Тютчев уезжал на несколько месяцев в Париж, где усердно посещал лекции Кузена и Вильмэна. Современники считали, что блеском французской речи Тютчев обязан прежде всего Франсуа Вильмэну. Изящество и точность языка парижских вольнодумцев притягивали русского поэта больше, чем их поверхностный либерализм. 

Кроме того, что Тютчев был поэт и философ, он был ещё и дипломатом. И как отмечают, весьма своеобразным дипломатом, мало заинтересованным в своей дипломатической карьере и не склонным жертвовать своим вкусом и мыслями в угоду требованиям официальной власти. Насмешливая, злая и негодующая критика русского правительства была свойственна Тютчеву. Летом 1825 года, когда поэт приезжал на родину в отпуск, он записал: «В России канцелярия и казарма. Всё движется вокруг кнута и чина». Но либерализм Тютчева был умеренным, не имевшим ничего общего с революционным духом. Обратно в Мюнхен Тютчев возвращался в начале 1826 года, то есть во время декабристского восстания он находился в России. О его отношении к декабристам можно судить по стихотворению, написанному в Мюнхене в 1826 году.

14-е декабря 1825

Вас развратило Самовластье,

И меч его вас поразил, —

И в неподкупном беспристрастье

Сей приговор Закон скрепил.

Народ, чуждаясь вероломства,

Поносит ваши имена —

И ваша память для потомства,

Как труп в земле, схоронена.

О жертвы мысли безрассудной,

Вы уповали, может быть,

Что станет вашей крови скудной,

Чтоб вечный полюс растопить!

Едва, дымясь, она сверкнула

На вековой громаде льдов,

Зима железная дохнула —

И не осталось и следов.

В стихотворении достаётся не только «жертвам мысли безрассудной», но и русскому самодержавию. У Тютчева своя точка зрения. Он не сочувствует мятежникам, но и «самовластью» явно не симпатизирует, сравнивая Россию с «вечным полюсом» и с «вековой громадой льдов». А такое сравнение, конечно, не воспринимается как признание или одобрение казённой России того времени.

ФЁДОР ИВАНОВИЧ ТЮТЧЕВ. ДЕКАБРЬСКОЕ УТРО

Декабрьское утро

На небе месяц — и ночная

Ещё не тронулася тень,

Царит себе, не сознавая,

Что вот уж встрепенулся день, —

Что хоть лениво и несмело

Луч возникает за лучом,

А небо так ещё всецело

Ночным сияет торжеством.

Но не пройдёт двух-трёх мгновений,

Ночь испарится над землёй,

И в полном блеске проявлений

Вдруг нас охватит мир дневной…

1859

ФЁДОР ИВАНОВИЧ ТЮТЧЕВ. НАЧАЛО

Усадьба дворянского рода Тютчевых в Овстуге

По семейному преданию родоначальником рода Тютчевых был венецианец Дуджи, спутник известного путешественника Марко Поло. Будто бы он отделился от экспедиции, проник в Россию и остался здесь. Это было в конце XIII века. В летописи Никона есть запись о некоем Тутчеве, исполнявшем дипломатические поручения Дмитрия Донского. Главные поместья предков поэта находились в Орловской губернии. Здесь, в Брянском уезде, в селе Овстуг родился Фёдор Иванович в семье отставного гвардейского офицера Ивана Николаевича Тютчева и его жены Екатерины Львовны (урождённой Толстой). По быту и образованности семья принадлежала к высшему дворянскому кругу.

Неизвестный художник. Ф. И. Тютчев. Неизвестный художник.

 Ф.И.Тютчев. Неизвестный художник. 1805-1806

О детстве поэта мало известно. Тютчеву было девять лет, когда Наполеон перешёл Неман и двинулся на Москву. Семья, спасаясь от французов, переехала в Ярославль. Родители пригласили для мальчика учителя Семёна Егоровича Раича. Федя испытывал к нему искреннюю привязанность. Семён Егорович сам писал стихи и переводил Вергилия, Тассо и Ариосто. Это он первый посвятил будущего поэта в тайны стихотворства. 

Семён Егорович Раич

В своей автобиографии Раич писал:

«Я успел приготовить ученика своего к университету, посещал с ним частные лекции А.Ф.Мерзлякова и слушал профессоров словесного факультета. Это время было одной из лучших эпох моей жизни. С каким удовольствием вспоминаю я о сладостных часах, когда, бывало, весною и летом, живя в подмосковной, мы вдвоём с Ф.И.Тютчевым выходили из дому, запасались Горацием, Вергилием или каким-нибудь из отечественных писателей и, усевшись в роще на холмике, углублялись в чтение и утопали в чистых наслаждениях красотами гениальных произведений поэзии».

Тютчев в это время уже писал стихи. Его вдохновляли произведения Горация и Державина. Отдельные свои стихи он читал в Обществе любителей русской словесности. Затем он и сам был принят в это Общество. Осенью 1818 года Фёдор Тютчев был зачислен слушателем Московского университета. О том, чем интересовался поэт в это время, записал его университетский товарищ М.Погодин, который упоминает о Руссо, Лессинге, Шиллере. Тогда же Тютчев прочёл «Мысли» Паскаля, книгу, которую потом часто цитировал.

В 1821 году, сдав университетские экзамены, Тютчев получил кандидатскую степень. В следующем году был зачислен на службу в государственную коллегию иностранных дел и, воспользовавшись покровительством родственника, графа А.И.Остерман-Толстого, уехал за границу, поселился в Мюнхене и служил там в русской дипломатической миссии.

Ф.И.Тютчев. В альбом друзьям

(Из Байрона)

Как медлит путника вниманье

На хладных камнях гробовых,

Так привлечёт друзей моих

Руки знакомой начертанье!..

Чрез много, много лет оно

Напомнит им о прежнем друге:

«Его — нет боле в вашем круге;

Но сердце здесь погребено!..»

<1824>

(Из Гейне)

Закралась в сердце грусть — и смутно

Я вспомянул о старине —

Тогда всё было так уютно

И люди жили как во сне.

А нынче мир весь как распался:

Всё кверху дном, все сбились с ног —

Господь-Бог на небе скончался,

И в аде Сатана издох.

Живут как нехотя на свете,

Везде брюзга, везде раскол, —

Не будь крохи любви в предмете,

Давно б из мира вон ушёл.

(1826-1829)

«СЧАСТЛИВ, КТО ПОСЕТИЛ СЕЙ МИР В ЕГО МИНУТЫ РОКОВЫЕ!..»

И.Рехберг. Фёдор Иванович Тютчев. Бумага, акварель, итальянский карандаш. Женева. 1838

Фёдор Тютчев. Ц и ц е р о н

Оратор римский говорил

Средь бурь гражданских и тревоги:

«Я поздно встал — и на дороге

Застигнут ночью Рима был!»

Так!.. Но, прощаясь с римской славой,

С Капитолийской высоты

Во всём величье видел ты

Закат звезды её кровавый!..

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был —

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

<1829>

5 декабря 1803 года в усадьбе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии родился великий русский поэт-мыслитель, переводчик, публицист, дипломат и чиновник Фёдор Иванович Тютчев.

Тютчев был только на четыре года моложе Пушкина. Находясь на службе в Мюнхене, он печатался в пушкинском «Современнике», подписываясь Ѳ.Т., а Пушкин предварял эти публикации заголовком «Стихотворения, присланные из Германии». И это был важный момент творческой биографии Тютчева. И тем не менее, он никогда не воспринимался как поэт пушкинской эпохи (кажется, он и в сборники типа «Поэты пушкинской поры» не входил), а всегда стоял где-то особняком, а если не знать год его рождения, можно и вовсе считать его поэтом второй половины века.

Репринтное издание пушкинского журнала «Современник» (М.: Сов. Россия, 1988)

До «Современника» Тютчев печатался в разных литературных журналах и, хотя среди опубликованного уже были такие его шедевры, как «Цицерон», «Silentium!», «Безумие», известности они ему не принесли. В 1836 году друг и сослуживец Тютчева И.М.Гагарин привёз в Россию новую подборку его стихов и передал их Вяземскому, от которого они попали к Жуковскому. Оба поэта очень высоко оценили всю прелесть тютчевской лирики и с самыми лестными рекомендациями передали их Пушкину, который отобрал 24 стихотворения и поместил их в 3, 4 (1836) и 6 номерах (1837) журнала «Современник». Нет сведений о том, как воспринял Пушкин эти стихи Тютчева. Но последовавшая вскоре дуэль и смерть первого придала этой публикации смысл благословения.

ИЗ СТИХОВ, ОТОБРАННЫХ ПУШКИНЫМ ДЛЯ «СОВРЕМЕННИКА»

Неизвестный художник. Фёдор Иванович Тютчев. Москва. 10-е годы

Для журнала «Современник» Пушкин отобрал 26 стихотворений Фёдора Тютчева. Здесь только некоторые из них:

Весенние воды

Ещё в полях белеет снег,

А воды уж весной шумят —

Бегут и будят сонный брег,

Бегут, и блещут, и гласят…

Они гласят во все концы:

«Весна идёт, весна идёт,

Мы молодой весны гонцы,

Она нас выслала вперёд!

Весна идёт, весна идёт,

И тихих, тёплых майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней!..»

1829

***

Душа хотела б быть звездой;

Но не тогда, как с неба полуночи

Сии светила, как живые очи,

Глядят на сонный мир земной, —

Но днём, когда, сокрытые как дымом

Палящих солнечных лучей,

Они, как божества, горят светлей

В эфире чистом и незримом.

1828

***

Как над горячею золой

Дымится свиток и сгорает,

И огнь, сокрытый и глухой,

Слова и строки пожирает —

Так грустно тлится жизнь моя

И с каждым днём уходит дымом,

Так постепенно гасну я

В однообразье нестерпимом!..

О Небо, если бы хоть раз

Сей пламень развился по воле —

И, не томясь, не мучась доле,

Я просиял бы — и погас!

1830

***

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик…

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык…

Вы зрите лист и цвет на древе:

Иль их садовник приклеил?

Иль зреет плод в родимом чреве

Игрою внешних, чуждых сил?..

Они не видят и не слышат,

Живут в сём мире, как впотьмах!

Для них и солнцы, знать, не дышат

И жизни нет в морских волнах!

Лучи к ним в душу не сходили,

Весна в груди их не цвела,

При них леса не говорили

И ночь в звездах нема была!

И языками неземными,

Волнуя реки и леса,

В ночи не совещалась с ними

В беседе дружеской гроза!

Не их вина: пойми, коль может,

Органа жизнь глухонемой!

Увы, души в нём не встревожит

И голос матери самой!

1836

«ЧАРОДЕЙКОЮ ЗИМОЮ ОКОЛДОВАН ЛЕС СТОИТ...»

В первый зимний месяц мы отметим один из главных литературных юбилеев года – 220-ю годовщину со дня рождения великого русского поэта Фёдора Ивановича Тютчева (1803-1873). 

Ф.И.Тютчев. Петербург. 1848-1849. Дагерротип

Кажется, поэзия не была главным делом его жизни. 22 года, по окончании словесного отделения Московского университета, Тютчев прослужил в Мюнхене, где возглавлял дипломатическую миссию. Из всего им написанного часть стихов поэта по причине его рассеянности и погружённости в «мировые проблемы» была утеряна, ещё часть он нечаянно сжёг в печке. А за всю его немаленькую жизнь у Тютчева выйдет только два прижизненных поэтических сборника.

Из Германии поэт писал родным: «Я твёрдо решил окончательно обосноваться в России... Мне надоело существование человека без Родины». И едва попав в родной Остуг, где он провёл свои детские годы, Тютчев словно «воскрес, пробудился». Он много писал о природе, которая, словно живое существо, дышит, чувствует, радуется и грустит в его стихах:

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

И в первый день зимы – красивое стихотворение Ф.И.Тютчева о Зиме.

***

Чародейкою Зимою

Околдован, лес стоит —

И под снежной бахромою,

Неподвижною, немою,

Чудной жизнью он блестит.

И стоит он, околдован, —

Не мертвец и не живой —

Сном волшебным очарован,

Весь опутан, весь окован

Лёгкой цепью пуховой…

Солнце зимнее ли мещет

На него свой луч косой —

В нём ничто не затрепещет,

Он весь вспыхнет и заблещет

Ослепительной красой.

1852