Дельвиг с Боратынским не могли не встретиться и не сойтись. Это были близкие души, которых притягивает друг к другу. Они стали лучшими друзьями. Дельвиг привёл нового друга на заседания Вольного общества словесности, наук и художеств и познакомил с известными литераторами и издателями. А когда в квартире Дельвига в Семёновском полку освободилось место, Боратынский переселился к нему. Недалеко от них проживал Пушкин, на другом берегу Фонтанки была квартира Кюхельбекера.
Там, где Семёновский полк,
в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский
с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они,
за квартиру платили не много,
В лавочку были должны,
дома обедали редко.
Часто, когда покрывалось
небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком,
в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карман
(перчаток они не имели!),
Шли и твердили, шутя:
какое в росси́янах чувство!
(Гекзаметры Боратынского и Дельвига. 1819)
Князь Пётр Андреевич Вяземский с удовольствием записал забавную историю про двух неунывающих пиитов:
«Молодости было много, а денег мало. Они везде задолжали, в гостиницах, лавочках, в булочной: нигде ничего в долг им более не отпускали. Один только лавочник, торговавший вареньями, доверчиво отпускал им свой товар; да где-то промыслили они три-четыре бутылки малаги. На этом сладком пропитании продовольствовали они себя несколько дней».
Друзья никак не хотели обременять себя бытом, потому и жили по-спартански. Дружеских пирушек при этом не убавилось. Годом позже в поэме «Пиры» Боратынский воспел бесшабашную разгульную молодость, посвятив её Пушкину и Дельвигу.
Узы сердца и песенного дара скрепили «союз поэтов» – так Кюхельбекер назвал поэтическое братство, в которое вошли четыре поэта. Им всем было по двадцать или около этого, все вольнодумцы, все блестяще одарены, умны и образованы и каждый на взлёте своей судьбы. При этом – все четверо разные, с самобытными стихами, образом мыслей и со своими характерами.
Дельвиг сразу распознал дарование в Боратынском и отнёс его первые (ещё не совершенные) стихи в журнал. Причём, он сделал это не спросив разрешения у друга, что, конечно, не могло понравиться боратынскому. Но, не случись этого самовольства Дельвига, говорят, Боратынский сам вряд ли решился бы скоро опубликоваться. Он в себе-поэте был ещё совсем не уверен.
Боратынский никогда не мог забыть огромного значения Дельвига в своей поэтической судьбе. Специалисты отмечают, что влияние Дельвига на своего друга было влиянием человека с гораздо бо́льшей культурой, с бо́льшим пониманием стиха и тонким литературным вкусом. Дельвиг почувствовал в Боратынском элегика и помог ему найти свой путь.
Очень скоро поэзия стала для Боратынского святым делом, делом жизни. Он поверил в свои силы, в себя.
В свою очередь, вступление в литературу стало для него возвращением в жизнь.
А. Дельвиг. Евгению
Помнишь, Евгений, ту шумную ночь
(и она улетела),
Когда мы с Амуром и Вакхом
Тихо, но смело прокралися в терем Лилеты? И что же?
Бессмертные нам изменили!
К чаше!
герои Киприды
вином запивают победы!
Мы молоды, — юность, как роза,
Мигом пленит и увянет!
А радость? Она — Филомела
Прелестная! Только в дни розы,
Только в дни юности нам попоёт сладкозвучные песни
И вспо́рхнет! За крылья златую!
Ты опутай летунью цветочною цепью,
ты амброй
Окуривай перья и кудри,
Нежно рукою ласкай
её легко-упругие груди
И с резвою пой и резвися!
Будем стары и мы!
Тогда, браня ветренность внука,
Украдкой вздохнём и друг другу
Сладко напомним, седые!
о наших любовных проказах:
Измену Лилеты, в досаде
Нами разбитые вазы
и Аргусов дикую стаю!
Но кто на героев Киприды?
Дерзкие пали, дверь отскочила,
и мы отступили,
Хвалясь и победой, и мщеньем.
«Друг, всё прошло, — ты шепнёшь, —
но при нас ещё дружба и Бахус.
Дай руку и вспеним фиалы!»
1820
Комментариев нет:
Отправить комментарий