«Первая встреча моя с Брюсовым была заочная. Мне было шесть лет. Я только что поступила в музыкальную школу Зограф-Плаксиной (старинный белый особнячок в Мерзляковском переулке, на Никитской). В день, о котором я говорю, было моё первое эстрадное выступление, пьеса в четыре руки, партнёр – Евгения Яковлевна Брюсова, жемчужина школы и моя любовь. Старшая ученица и младшая...
После триумфа (забавного свойства) иду к матери. Она в публике, с чужой пожилой дамой. И разговор матери и дамы о музыке, о детях, рассказ дамы о своём сыне Валерии (а у меня сестра была Валерия, потому и запомнилось), «таком талантливом и увлекающемся», пишущем стихи и имеющем недоразумения с полицией... Беседа длилась (был антракт). Обе матери жаловались и хвалили. Я слушала...
Так я впервые встретилась со звуком этого имени.
Первая заочная встреча – шести лет, первая очная – шестнадцати.
Я покупала книги у Вольфа, на Кузнецком, – ростановского Chanteclair'a, которого не оказалось. Неполученная книга, за которой шёл, это в 16 лет то же, что неполученное до востребования письмо: ждал – и нету, нёс бы – пустота. Стою, уже ища замены, но Ростан – в 16 лет? нет, и сейчас в иные часы жизни – незаменим, стою, уже не ища замены, как вдруг, за левым плечом, где ангелу быть полагается, – отрывистый лай, никогда не слышанный, тотчас же узнанный:
– «Letters de Femmes» Прево, «Fleurs du mal» Бодлера, и – Chanteclair'a, пожалуй, хотя я и не поклонник Ростана.
Подымаю глаза, удар в сердце: Брюсов!
Стою, уже найдя замену, перебираю книги, сердце в горле, за такие секунды – и сейчас! – жизнь отдам. И Брюсов настойчивым методическим лаем откусывая и отбрасывая слова: «Хотя я и не поклонник Ростана».
Сердце в горле – и дважды. Сам Брюсов! Брюсов Чёрной мессы, Брюсов Ренаты, Брюсов Антония! И – не поклонник Ростана: Ростана – L'Aiglon, Ростана – Мелизанды, Ростана – Романтизма!
Пока дочувствовала последнее слово, дочувствовать которого нельзя, ибо оно – душа, Брюсов сухо щёлкнул дверью, вышел. Вышла и я – не вслед, а навстречу: домой, писать ему письмо.
Дорогой Валерий Яковлевич,
(Восстанавливаю по памяти)
Сегодня в магазине Вольфа, вы, заказывая приказчику Chanteclair'a, добавили: «Хотя я и не поклонник Ростана». И не раз утвердили, а дважды. Три вопроса:
- Как могли Вы, поэт, объявлять о своей нелюбви к другому поэту – приказчику?
- Второе: как можете Вы, написавший Ренату, не любить Ростана, написавшего Мелизанду?
- И как смогли предпочесть Ростану – Марселя Прево?
Не подошла тогда же, в магазине, из страха, что Вы примите это за честолюбивое желание «поговорить с Брюсовым». На письмо же Вы вольны не ответить.
Марина Цветаева.
Адреса – чтобы не облегчать ответа – не приложила. (Я была тогда в 6-м кл. гимназии, моя первая книга вышла лишь год спустя. Брюсов меня не знал, но имя моего отца знал достоверно и, при желании, ответить мог).
Дня через два, не ошибаюсь – на адрес Румянцевского Музея, директором которого состоял мой отец (жили же мы в своём доме, в Трёхпрудном) – закрытка. Не открытка – недостаточно внимательно, не письмо – внимательно слишком, выход из положения – закрытка. (Брюсовское «не передать»). Вскрываю:
«Милостивая Государыня, г-жа Цветаева»,
(NB! Я ему – дорогой Валерий Яковлевич, и был он меня старше лет на двадцать!)
Вступления не помню. Ответа на поэта и приказчика просто не было. Марсель Прево просто испарился. О Ростане же, дословно, следующее:
«Ростан прогрессивен в продвижении от 19 века к 20 веку и регрессивен от 20 века к нашим дням (дело было в 1910 году). Ростана же я не полюбил, потому что мне не случилось его полюбить.
И б о л ю б о в ь – с л у ч а й н о с т ь»
(подчёркнуто).
Ещё несколько слов, указывающих на желание не то встретиться, не то дальнейшей переписки, но неявно, иначе бы запомнила. И – подпись.
На это письмо я, естественно (ибо страстно хотелось!), не ответила.
Ибо любовь – случайность.
Письмо это живо, хранится с моими прочими бумагами у друзей в Москве.
Первое письмо осталось последним».
(Марина Цветаева. Герой труда.
Записи о Валерии Брюсове)
(отрывок)
Марина Цветаева. В.Я. Брюсову
Улыбнись в моё "окно",
Иль к шутам меня причисли, –
Не изменишь, всё равно!
«Острых чувств» и «нужных мыслей»
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что всё темно,
Что над миром сны нависли...
– Так теперь заведено, –
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!
(Из сборника «Волшебный фонарь». 1912)
Валерий Брюсов. Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный
со взором смущённым!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побеждённым,
Зная, что в мире оставлю поэта.
15 июля 1896
Комментариев нет:
Отправить комментарий