Нина Ландышева
***
Павлик, мальчик…
В поезде знакомство.
Ты читала вслух свои стихи.
И его прочла. Удушье. Сходство.
Жизнь – отсек. Театр. Любовь. Грехи.
В «Повести о Сонечке» воспеты
Ваши встречи, Павлик дорогой.
Ночью сочинённые сонеты
Над Москвой промчались чередой.
И, как отклик – песня Эвридики.
Через много горьких, слёзных лет.
Где-то меж кустами повилики
Ты возникла розаном в ответ…
П. Антокольский. Марине Цветаевой
Пусть варвары беснуются в столице,
В твоих дворцах разбиты зеркала...
Доверил я шифрованной странице
Твой старый герб девический — Орла!
Мне надо стать лгуном, как Казанова,
Перекричать в палате мятежей
Всех спорщиков и превратиться снова
В мальчишку и глотателя ножей.
1918
Антокольский познакомился с Мари-ной Цветаевой в 1917 году, когда посе-щал занятия драматической студии, ко-торой руководил Е.Б.Вахтангов (позже студия была преобразована в Театр имени Вахтангова). Поэт рассказывал: «Очень пылкая дружба соединила нас. Имя этой дружбы: поэтическое брат-ство».
М.Цветаева. Павлу Антокольскому
Дарю тебе железное кольцо:
Бессонницу — восторг —
и безнадежность.
Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,
Чтоб позабыл ты даже слово – нежность.
Чтоб голову свою в шальных кудрях
Как пенный кубок
возносил в пространство,
Чтоб обратило в угль —
и в пепл — и в прах
Тебя — сие железное убранство.
Когда ж к твоим пророческим кудрям
Сама Любовь
приникнет красным углем,
Тогда молчи и прижимай к губам
Железное кольцо на пальце смуглом.
Вот талисман тебе от красных губ,
Вот первое звено в твоей кольчуге, —
Чтоб в буре дней стоял один — как дуб,
Один — как Бог
в своём железном круге!
1919
Уже в эмиграции Марина Цветаева рас-скажет об этом времени в чудесной «Повести о Сонечке». Воспоминания Антокольского о М.Цветаевой мне по-казались менее известны.
«Стихи Марины в то время представля-ли собой поэтический дневник, кото-рый она вела непрерывно, изо дня в день. Всё, что она думала и чувствова-ла, противоречивое, смутное, бесфор-менное, глубоко личное или общезначи-мое, — всё это немедленно, по горячим следам превращалось в короткие сти-хи. Она жила только для того, чтобы писать стихи. Это была стенограмма минутных прихотей, но за прихотями всегда стояла душа, живая, изменчи-вая, ещё очень молодая — может быть, молодая навсегда».
(П.Г.Антокольский. «О М.И.Цветаевой»).
Цветаева очень сильно повлияла на творчество начинающего поэта:
«Вообще, многое она впервые открыла мне в поэзии. Через неё, сквозь неё я начал понимать Лермонтова, Гейне. Я по-новому, как-то легче и свободнее от-нёсся к своим собственным пьесам и стихам. Дружа с нею, я понял, что воис-тину не боги горшки обжигают, что ис-кусство можно делать голыми руками. Я увидел кухню очень одарённого и оригинального поэта и понял, что эта кухня, пожалуй, не лучше моей.
Крылатое и лёгкое шло от Марины. Пушкинской «внутренней свободой» полно было её существо. Она всегда была в устремлении, в душевном поры-ве, — бессонная, смелая, по-настояще-му она любила даже не себя, а свою речь, своё слово. Но и чужое слово она любила вполне бескорыстно и готова была трубить в честь чужой славы день и ночь».
(П.Г.Антокольский. «О М.И.Цветаевой»).
Затем Цветаева эмигрировала в Европу к мужу. И у них была мимолётная встреча в Мёдоне, в доме Эфронов, ког-да Театр Вахтангова приехал на гастро-ли в Париж.
И были предвоенные безрадостные встречи в Голицинском доме творчест-ва после возвращения Цветаевой из эмиграции...
«Совсем недавно в Коктебеле вдова Волошина рассказывала мне о безоб-лачном отрочестве Марины у блажен-ной черноморской бухты, под окнами Волошинского дома. Он был ещё тоже не стар, этот чудак и отшельник париж-ской выучки, волосатый и бородатый мэтр, воротила московских вкусов. Лег-коногие девочки Цветаевы, Марина и Ася, обожали его. Он целовал их и гла-дил их русые кудри. А для них впереди был простор, путешествия, любовь, по-бедная юность, крылатая походка. И снова простор. Ничего кроме простора.
И я понял, что жизнь Марины — несмот-ря на её ужасный конец — никогда не была и не могла быть несчастной. Она прожила свою жизнь вольно, как сама хотела, в безостановочном движении, радуясь тому, что всегда вокруг люди, которых она так умела идеализировать, создавая их портреты по своему образу и подобию.
Многое тяжёлое обрушилось на неё в последние годы её жизни, утрата мужа и дочери, полное одиночество в эмиг-рации, нерадостный возврат в Москву. Но всё это ничего не значило, всё пере-ломил бы, переработал её вольный ха-рактер, её творческий дар. И если в тот чёрный час она покончила с собой, зна-чит, рядом с нею не нашлось ни одного человеческого лица, не было русской речи…»
(Павел Антокольский. «Мои записки». Автобиографическая повесть. 1953).
М а р и н а
Седая даль, морская гладь и ветер
Поющий, о несбыточном моля.
В такое утро я внезапно встретил
Тебя, подруга ранняя моя.
Тебя, Марина, вестница моряны!
Ты шла по тучам и по гребням скал.
И только дым, зелёный и багряный.
Твои седые волосы ласкал.
И только вырез полосы прибрежной
В хрустящей гальке лоснился чуть-чуть.
Так повторялся он, твой зарубежный,
Твой эмигрантский обречённый путь.
Иль, может быть,
в арбатских переулках...
Но подожди, дай разглядеть мне след
Твоих шагов, стремительных и гулких,
Сама помолодей на сорок лет.
Иль, может быть,
в Париже или в Праге...
Но подожди, остановись, не плачь!
Зачем он сброшен и лежит во прахе,
Твой страннический,
твой потёртый плащ?
Зачем в глазах остекленела дико
Посмертная одна голубизна?
Не оборачивайся, Эвридика,
Назад, в провал беспамятного сна.
Не оборачивайся! Слышишь? Снова
Шумят крылами чайки над тобой.
В бездонной зыби зеркала дневного
Сверкают скалы, пенится прибой...
Вот он, твой Крым!
Вот молодость, вот детство,
Распахнутое настежь поутру.
Вот будущее. Стоит лишь вглядеться,
Отыщешь дочь, и мужа, и сестру.
Тот бедный мальчик,
что пошёл на гибель.
В солёных брызгах с головы до ног, –
О, если даже без вести он выбыл,
С тобою рядом он не одинок.
И звёзды упадут тебе на плечи...
Зачем же гаснут смутные черты
И так далёко – далеко – далече
Едва заметно усмехнулась ты?
Зачем твой взгляд рассеянный ответил
Беспамятством, едва только возник?
То утро, та морская даль, тот ветер
С тобой, Марина.
Ты прошла сквозь них!
1961
Десять лет назад, 8 октября 2011 года, в Московском Доме Марины Цветае-вой к 115-й годовщине со дня рождения П.Г.Антокольского проходил вечер его памяти, на котором прошла презента-ция книги "Далеко это было где-то..." (издание было выпущено Домом Цве-таевой). Книгу подготовили внук поэта Андрей Тоом – математик, профессор университета в бразильском штате Пер-намбуку, и его жена Анна Тоом. В ней впервые опубликованы две пьесы, ав-тобиографическая повесть и более 200 стихотворений Павла Григорьевича Антокольского.
Комментариев нет:
Отправить комментарий