«Я СМУТНО ПОМНЮ ЧИСТОПОЛЬ НА КАМЕ ...¡/

Я смутно помню Чистополь на Каме.

Я там была семнадцать лет назад,

О нём сказав ненужными строками,

Я улетела дальше.

В первый раз Вера Инбер оказалась в Чистополе в 1925 году во время агитоб-лёта. 

Об этом летом 1942 года она вспомнит в дневнике, находясь в пути, скорее всего, в Казани, где ей пришлось ждать несколько дней самолёт в Чистополь. Сюда в начале войны была эвакуиро-вана Жанна Гаузнер с грудным ребён-ком – дочь Веры Инбер, тоже писатель-ница и переводчица. По свидетельству Натальи Громовой, Жанна Гаузнер была одной из последних, кто общался с Мариной Цветаевой в эвакуации.  ("Странники войны. Воспомина-ния детей писателей")

В Ленинград из Чистополя шли тревож-ные известия. В декабре умер сын Жан-ны и единственный внук Веры Михай-ловны, не дожив до 27 января 1942 года, когда ему исполнился бы годик. 

Я потеряла внука на войне.

О нет, он был не воин,

он должен был начать ходить к весне...

Это тяжёлое известие дошло в Ленин-град только 19 февраля 1942 года. А 20 февраля она записала в свой дневник строчки из письма дочери:

"Мы никак не можем примириться с нашим огромным горем – смертью Мишеньки. Наша жизнь в Чистополе кажется теперь совсем пустой и бес-смысленной. Ведь исчезло то, что при-вело нас сюда. Сразу стало очень тихо в нашей крохотной комнате и кругом..."

Поэтесса стала добиваться поеки к дочери. Дорога была долгой и очень трудной. Две недели она добиралась до Чистополя. Этот город довольно часто упоминается в "Ленинградском дневни-ке".

"23 июля 1942 года.

Мне тяжело здесь. Жалко Жанну, а взять её в Ленинград не могу. Сама я с трудом привыкаю к мирной жизни. Вче ра, увидев из окна, что какая-то женщи-на с ребёнком бежит по улице, я поду-мала: "Как же это я не услышала трево-ги?". Оказалось – строптивая лошадь сорвалась с привязи и напугала прохо-жих.

Удивительно мне, что по вечерам нет затемнения. По привычке всё сажусь подальше от стёкол.

Сегодня вечером моё большое выступление. Буду читать "Пулковский".

Встреча чистопольцев с прилетевшей из Ленинграда Верой Инбер проходила в переполненном зале Дома учителя. Её принимали очень тепло – она была вестником блокадного города. В зале в президиуме сидели Исаковский, Пастернак, Сельвинский, Асеев. Вот как сама поэтесса рассказала об этом вечере:

"24 июля 1942 года.

На моём вечере народу было множество: пришли все наши чистопольцы. Точнее, москвичи, собранные здесь войной...

Я очень волновалась, но не так, как всегда, а иным, более глубоким, более... как бы это сказать...ответственным волнением. В каком-то смысле я выступала здесь от имени Ленинграда. Все ждали от меня именно этого.

Проходы между стульями, подоконники – всё было полно. Двери были раскрыты настежь: там тоже стояли.

Осыпанная звёздами, сухая, жаркая (не такая, как в Ленинграде) ночь глядела в незатемнённые окна.

Я говорила и читала хорошо, хотя читать мне было трудно, особенно третью главу поэмы, где говорится о смерти ребёнка. Я остановилась, помолчала минуту. И в жаркой тишине услышала взволнованное, нервное дыхание десятков людей.

Я старалась... мне хотелось через всё это пространство, через пол-России, протянуть сюда, продвинуть вплотную к этому тихому прикамскому городку гранитную громаду Ленинграда, смутно освещённую сейчас уже догорающими белыми ночами.

Я рассказывала о ленинградских людях, о фронтовиках, о детях... о мальчике, который, плача, гасил песком зажигательную бомбу. Он боялся, ему было только девять лет. Но, плача, он всё же гасил её.

Когда я окончила все бросились ко мне, обступили меня, пожимали руки. Всё это было мне за Ленинград".

Литературовед Галина Колесникова, бывшая на том вечере и оставившая о нём воспоминания, записала: "За "Пулковский меридиан" и "Ленинград-ский дневник" Вере Инбер была присуж-дена Государственная премия [1946]. В этих произведениях впервые зазвучала мелодия, которая слышится в "Дневных звёздах" Ольги Берггольц и приобрела невиданную мощь в Ленинградской симфонии Дмитрия Шостаковича".