Друг Багрицкого, Исаак Бабель, писал о нём как о"фламандце", "плотояднейшем из фламандцев" и о том, что в светлом будущем все будут «состоять из одесси-тов, умных, верных и весёлых, похожих на Багрицкого».
Одним из самых любимых героев Баг-рицкого был Тиль Уленшпигель, – наци-ональный герой нидерландского народ-ного восстания, борец против неспра-ведливости. Роман Шарля де Костера был настольной книгой поэта. Ему и жить хотелось так, как жили герои его стихов – Робин Гуд и Эдвин, Ламме Гудзак и Тиль Уленшпигель – бродяги и бунтовщики.
Цикл стихотворений, названный "фла-мандским циклом", в котором был во-площён образ Тиля, создавался Багриц-ким на протяжении почти десяти лет. Он состоит из пяти песен, лучшие из которых написаны в 1922—1923 годах. Искренне восхищается поэт своим героем — хитроумным мужественным борцом против испанских инквизито-ров. Самое современное волнующее в монологах Тиля — мотив долга, чести, верности делу, за которое сложили головы лучшие сыны отчизны. Вместе с тем, Багрицкого к Тилю привлекало не только героическое начало, но и его народный юмор, лукавство, любовь к шутке, неиссякаемое жизнелюбие.
...Отец Тиля Уленшпигеля — угольщик Клаас был сожжён на костре инквизи-цией. Его пепел, который Тиль всегда носил на ладанке на шее, – постоянное, жгучее напоминание о муках народа, об отмщении. Это — центральный мотив стихотворений. Он звучит в подтексте многих сцен, выходит «на поверхность» как клятва, как утверждение недрем-лющей совести народа.
Эдуард Багрицкий. Тиль Уленшпигель
М о н о л о г
Я слишком слаб, чтоб латы боевые
Иль медный шлем надеть! Но я пройду
По всей стране
свободным менестрелем.
Я у дверей харчевни запою
О Фландрии и о Брабанте милом.
Я мышью остроглазою пролезу
В испанский лагерь, ветерком провею
Там, где и мыши хитрой не пролезть.
Веселые я выдумаю песни
В насмешку над испанцами, и каждый
Фламандец будет знать их наизусть.
Свинью я на заборе нарисую
И пса ободранного, а внизу
Я напишу: "Вот наш король и Альба".
Я проберусь шутом
к фламандским графам,
И в час, когда приходит пир к концу,
И погасают уголья в камине,
И кубки опрокинуты, я тихо,
Перебирая струны, запою:
Вы, чьим мечом прославлен Гравелин,
Вы, добрые владетели поместий,
Где зреет розовый ячмень, зачем
Вы покорились мерзкому испанцу?
Настало время, и труба пропела,
От сытной пищи разжирели кони,
И дедовские боевые сёдла
Покрылись паутиной вековой.
И ваш садовник на шесте скрипучем
Взамен скворешни выставил шелом,
И в нём теперь
скворцы птенцов выводят,
Прославленным мечом на кухне рубят
Дрова и колья, и копьём походным
Подпёрли стену у свиного хлева!
Так я пройду по Фландрии родной
С убогой лютней, с кистью живописца
И в остроухом колпаке шута.
Когда ж увижу я, что семена
Взросли, и колос влагою наполнен,
И жатва близко, и над тучной нивой
Дни равноденственные протекли,
Я лютню разобью об острый камень,
Я о колено кисть переломаю,
Я отшвырну свой шутовской колпак,
И впереди несущих гибель толп
Вождём я встану. И пойдут фламандцы
За Тилем Уленшпегелем вперёд!
И вот с костра я собираю пепел
Отца, и этот прах непримеренный
Я в ладонку зашью и на шнурке
Себе на грудь повешу! И когда
Хотя б на миг я позабуду долг
И увлекусь любовью или пьянством,
Или усталость овладеет мной, –
Пусть пепел Клааса ударит в сердце –
И силой новою я преисполнюсь,
И новым пламенем воспламенюсь.
Живое сердце застучит грозней
В ответ удару мертвенного пепла.
1922
Комментариев нет:
Отправить комментарий