СОЛДАТСКИЕ СКАЗКИ

Саша Чёрный, который является леген-дой русской сатиры и юмора и поэтом с безукоризненным вкусом, прожил не-долгую, но очень насыщенную жизнь: Первая мировая война, куда он ушёл добровольцем и участвовал в боевых операциях, революция, которую он ка-тегорически не принял, годы скитаний в эмиграции, он и умер, как солдат, спа-сая людей от пожара. 

В изгнании поэт очень тосковал по ро-дине и родной русской речи. Тоска вы-лилась в самобытные, очень талантли-вые "Солдатские сказки", которые Саша Чёрный написал в последние годы жиз-ни. Это книга-воспоминание о родине, о службе в армии в годы мировой войны, написанная живым, ироничным народ-ным языком. Её герои – находчивые, смекалистые солдаты, которые оказы-ваются в очень необычных ситуациях, часто выступают миротворцами и спо-собны находить выход из самых зат-руднительных ситуаций.

Впечатления о войне отражены также в лирике Саши Чёрного.

Н а  ф р о н т

За раскрытым пролётом дверей

Проплывают квадраты полей.

Перелески кружатся 

и веют одеждой зелёной

И бегут телеграфные нити 

грядой монотонной...

Мягкий ветер в вагон 

луговую прохладу принёс.

Отчего так сурова 

холодная песня колёс?

Словно серые птицы, вдоль нар

Никнут спины замолкнувших пар, –

Люди смотрят туда, 

где сливается небо с землёю,

И на лицах колеблются 

тени угрюмою мглою.

Ребятишки кричат и 

гурьбою бегут под откос.

Отчего так тревожна и 

жалобна песня колёс?

Небо кротко и ясно, как мать.

Стыдно бледные губы кусать!

Надо выковать 

новое крепкое сердце из стали

И забыть те глаза, 

что последний вагон провожали.

Тёплый ворот шинели 

шуршит у щеки и волос, –

Отчего так нежна 

колыбельная песня колёс?

Р е п е т и ц и я

Соломенное чучело

Торчит среди двора.

Живот шершавый вспучило, –

А с боку детвора.

Стал лихо в позу бравую,

Штык вынес, стиснул рот,

Отставил ногу правую,

А левую – вперед.

Несусь, как конь пришпоренный:

"Ура! Ура! Ура!"

Мелькает строй заморенный,

Пылища и жара...

Сжал пальцы мёртвой хваткою,

Во рту хрустит песок,

Шинель жжёт ребра скаткою,

Грохочет котелок.

Легко ли рысью – пешему?

А рядом унтер вскачь:

"Коли! Отставить! К лешему..."

Нет пафоса, хоть плачь.

Фельдфебель, гусь подкованный,

Басит среди двора:

"Видать, что образованный..."

Хохочет детвора.

А т а к а

На утренней заре

Шли русские в атаку…

Из сада на бугре

Враг хлынул лавой в драку.

Кровавый дым в глазах.

Штыки ежами встали,—

Но вот в пяти шагах

И те и эти стали.

Орут, грозят, хрипят,

Но две стены ни с места —

И вот… пошли назад,

Взбивая грязь, как тесто.

Весна цвела в саду.

Лазурь вверху сквозила…

В пятнадцатом году

Под Ломжей это было.

В  о п е р а ц и о н н о й

В коридоре длинный хвост носилок...

Все глаза слились 

в тревожно-скорбный взгляд, –

Там, за белой дверью, красный ад:

Нож визжит по кости, как напилок, –

Острый, жалкий и звериный крик

В сердце вдруг вонзается, как штык...

За окном играет майский день.

Хорошо б пожить на белом свете!

Дома – поле, мать, жена и дети, –

Всё темней на бледных лицах тень.

А там, за дверью, костлявый хирург,

Забрызганный кровью, 

словно пятнистой вуалью,

Засучив рукава,

Взрезает острой сталью

Зловонное мясо...

Осколки костей

Дико и странно наружу торчат,

Словно кричат

От боли.

У сестры дрожит подбородок,

Чад хлороформа – как сладкая водка;

На столе неподвижно желтеет

Несчастное тело.

Пскович-санитар отвернулся,

Голую ногу зажав неумело,

И смотрит, как пьяный, на шкап...

На полу безобразно алеет

Свежим отрезом бедро.

Полное крови и гноя ведро...

За стёклами даль зеленеет – 

Чета голубей

Воркует и ходит бочком вдоль карниза.

Варшавское небо – прозрачная риза

Всё голубей...

Усталый хирург

Подходит к окну, жадно дымит папироской,

Вспоминает родной Петербург

И хмуро трясёт 

на лоб набежавшей причёской:

Каторжный труд!

Как дрова, их сегодня несут,

Несут и несут без конца...