«СЕСТРА МОЯ – ЖИЗНЬ...»

***

Сестра моя – жизнь 

и сегодня в разливе

Расшиблась весенним дождём 

обо всех,

Но люди в брелоках высоко брюзгливы

И вежливо жалят, как змеи в овсе.

У старших на это свои есть резоны.

Бесспорно, бесспорно 

смешон твой резон,

Что в грозу лиловы глаза и газоны

И пахнет сырой резедой горизонт.

Что в мае, когда поездов расписанье

Камышинской веткой читаешь в купе,

Оно грандиозней святого писанья

И черных от пыли и бурь канапе.

Что только нарвётся, 

разлаявшись, тормоз

На мирных сельчан 

в захолустном вине,

С матрацев глядят, 

не моя ли платформа,

И солнце, садясь, 

соболезнует мне.

И в третий плеснув, 

уплывает звоночек

Сплошным извиненьем: 

жалею, не здесь.

Под шторку несёт 

обгорающей ночью

И рушится степь 

со ступенек к звезде.

Мигая, моргая, 

но спят где-то сладко,

И фата-морганой 

любимая спит

Тем часом, как сердце, 

плеща по площадкам,

Вагонными дверцами 

сыплет в степи.

1917

"Сестра моя жизнь" – лучший из поэти-ческих сборников молодого Бориса Пастернака. Он был восторженно принят собратьями по цеху. Осип Мандельштам высказался об этой книге так:

«Стихи Пастернака почитать – горло прочистить, дыхание укрепить, обно-вить лёгкие: такие стихи должны быть целебны от туберкулёза. У нас сейчас нет более здоровой поэзии. Это кумыс после американского молока».

А Марина Цветаева определила эту поэзию как «световой ливень». Это определение так и осталось непрере-каемой формулой пастернаковской поэзии.

«"Сестра моя жизнь" – первое моё движение, стерпев её всю: от первого удара до последнего – руки настежь: так, чтоб все суставы хрустнули. Я попала под неё, как под ливень.

– Ливень: всё небо на голову, отвесом: ливень впрямь, ливень вкось, – сквозь, сквозняк, спор световых лучей и дож-девых, – ты ни при чём: раз уж попал – расти!

– Световой ливень».

***

Давай ронять слова, 

Как сад — янтарь и цедру,

Рассеянно и щедро,

Едва, едва, едва.

Не надо толковать,

Зачем так церемонно

Мареной и лимоном

Обрызнута листва.

Кто иглы заслезил

И хлынул через жерди

На ноты, к этажерке

Сквозь шлюзы жалюзи.

Кто коврик за дверьми

Рябиной иссурьмил,

Рядном сквозных, красивых

Трепещущих курсивов.

Ты спросишь, кто велит,

Чтоб август был велик,

Кому ничто не мелко,

Кто погружен в отделку

Кленового листа

И с дней Экклезиаста

Не покидал поста

За теской алебастра?

Ты спросишь, кто велит,

Чтоб губы астр и далий

Сентябрьские страдали?

Чтоб мелкий лист ракит

С седых кариатид

Слетал на сырость плит

Осенних госпиталей?

Ты спросишь, кто велит?

— Всесильный бог деталей,

Всесильный бог любви,

Ягайлов и Ядвиг.

Не знаю, решена ль

Загадка зги загробной,

Но жизнь, как тишина

Осенняя, — подробна.

1917