«Очень молодого я не знал его лично. По позднейшим своим впечатлениям могу представить себе Пастернака юного угловатым, темпераментным, внутренне одиноким, ищущим и пыл-ким. Равнодушия и серости в нём никак не могло быть. Был он искателем – таким и остался. И поэтом – таким тоже остался. А путь выбрал литера-турный. В путь этот вышел в самую трудную пору: ломки и переустройства всего в России, грохота рушащегося, крови, насилия, новизны во что бы то ни стало – в ту бурю, которая никогда не благоприятна художникам и поэтам, да и вообще натурам художническим, склонным к одиночеству и созерца-нию».
(Б. Зайцев. Пастернак в революции)
В пору первых поэтических опытов Пастернака рядом с ним не было ни одного выдающегося дарования, а та обречённость на оригинальность, которая порождена была длительной привязанностью к музыке, видимо, помогала Пастернаку верить в то, что он может занять вакансию такого поэта, которого ещё не было.
Но стоило появиться рядом мощному поэтическому дару, как назревал ещё один разрыв. О первой встрече с Мая-ковским поэт рассказал в «Охранной грамоте»:
«Мы вошли, поздоровались с ним, раз-говорились. Немного спустя он пред-ложил кое-что прочесть... Это была трагедия «Владимир Маяковский», тогда только что вышедшая. Я слушал не помня себя, всем перехваченным сердцем, затая дыхание. Ничего подоб-ного я раньше никогда не слыхал...
Собственно, тогда с бульвара я и унёс его всего с собою в свою жизнь...
Вернувшись в совершенном потрясе-нии, я не знал, что предпринять. Я со-знавал себя полной бездарностью. Это было бы ещё с полбеды. Если бы я был моложе, я бросил бы литературу. Но этому мешал мой возраст. После всех метаморфоз я не решился переопреде-ляться в четвертый раз».
По силе таланта Маяковский был равен Пастернаку, хотя сам Пастернак талант Маяковского ставил выше своего. Они обожали друг друга.
«Маяковский был насквозь пропитан Пастернаком», – это свидетельство Ли-лии Брик. Он знал творчество Пастер-нака наизусть, постоянно декламиро-вал его стихи.
А Пастернак боготворил Маяковского- поэта: «Я олицетворял в нём свой ду-ховный горизонт». То есть то, на что был способен поэт Маяковский, Пас-тернак для себя (поначалу) считал не-достижимым.
Вообще, надо сказать, недовольство собой как импульс, толчок для посто-янного усовершенствования было очень характерной чертой Пастернака.
При этом, конечно, не могла не бросать-ся в глаза полярность двух поэтов. За Пастернаком, при всём его новаторст-ве, отмечает Дмитрий Быков, стояла многовековая культурная традиция, которой он всегда оставался верен. Он не сбрасывал никого с парохода совре-менности и ни от какого наследства не отказывался. Об этом же писал и Борис Зайцев, с которого начат этот пост:
«Во все эти ранние годы революции позиция Пастернака была довольно странная. Он сидел где-то безмолвно. Ни в каких выступлениях и бесчинствах футуристов и имажинистов участия не принимал. Не выступал в подозритель-ных кафе, куда набивались спекулянты всякого рода, а «поэты» типа Маяков-ского и подручных его громили этих же разжившихся на спекуляции «нэпманов»...
Ни к чему такому Пастернак не имел отношения. Кроме его собственной натуры за ним стояла культурная поря-дочность отца и матери, а вдали где-то легендарная тень Льва Толстого...»
(Б. Зайцев. Пастернак в революции)
***
Так начинают. Года в два
От мамки рвутся в тьму мелодий,
Щебечут, свищут, — а слова
Являются о третьем годе.
Так начинают понимать.
И в шуме пущенной турбины
Мерещится, что мать — не мать
Что ты — не ты, что дом — чужбина.
Что делать страшной красоте
Присевшей на скамью сирени,
Когда и впрямь не красть детей?
Так возникают подозренья.
Так зреют страхи. Как он даст
Звезде превысить досяганье,
Когда он — Фауст, когда — фантаст?
Так начинаются цыгане.
Так открываются, паря
Поверх плетней, где быть домам бы,
Внезапные, как вздох, моря.
Так будут начинаться ямбы.
Так ночи летние, ничком
Упав в овсы с мольбой: исполнься,
Грозят заре твоим зрачком,
Так затевают ссоры с солнцем.
Так начинают жить стихом.
1921
Комментариев нет:
Отправить комментарий