ВНУТРЕННИЙ НАДЛОМ

Портрет Некрасова из фильма Игоря Золотусского

Страшная, грязная и голодная моло-дость измотала поэта. Некрасов носил в себе этот внутренний надлом всю жизнь. Считается, что в этом надломе, была причина того, что потом, много позже, уже будучи редактором «Совре-менника» и народным поэтом, Некра-сов совершал поступки, которые мно-гим казались постыдными. 

Давление на поэта было огромное. Ну-жно было иметь связи в верхах и идти на компромиссы, чтобы сохранить жур-нал. Некрасов лично знал шефа жан-дармов, министров, сенаторов. В 1866 году после покушения Дмитрия Карако-зова на царя начались аресты, а над радикальными журналами нависла уг-роза закрытия. Желая спасти "Совре-менник", во главе которого Некрасов стоял уже 20 лет, поэт принял участие в чествовании графа Муравьёва (душите-ля), где прочёл свои стихи в его честь.

Спасти журнал тогда не удалось, он стал запрещённым изданием, но неко-торые из друзей Некрасова отверну-лись от него. Позднее большинство соратников поэта эту "минутную сла-бость" простило ему, но сам Некрасов до конца дней своих тяжело её пережи-вал. Рядом с ним были два молодых друга, с которыми он редактировал «Современник»: Добролюбов умер в возрасте 25-ти лет, после четырех лет страстного труда; Чернышевский, сме-нивший место редактора на место в тюремной камере и проведший 21 год на каторге, отказавшись просить о по-миловании. Их портреты всегда висели в кабинете Некрасова. Ему казалось, что они укоризненно смотрят на него. 

Редакция «Современника»

О роли эти двух молодых людей в деле журнала Игорь Золотусский в фильме "Муза мести и печали" говорит, что с их приходом "Современник" превратился в радикальный, обличительный и про-тестующий журнал, а сам Некрасов именно тогда свернул с дороги мило-сердной литературы в сторону: 

"Мне борьба мешала быть поэтом,

Песни мне мешали быть борцом".

По поводу оды Муравьёву особенно злорадствовали словоблуды, кого сам Некрасов бичевал в своих стихах. Сти-хотворение "Зачем меня на части рвё-те..." стало ответом этим "обвините-лям". На полях стихотворения надпись: «Это написано в минуту воспоминания о мадригале Муравьёву. Хорошую ночь я провёл!». 

***

Зачем меня на части рвёте,

Клеймите именем раба?..

Я от костей твоих и плоти,

Остервенелая толпа!

Где логика? Отцы — злодеи,

Низкопоклонники, лакеи,

А в детях видя подлецов,

И негодуют и дивятся,

Как будто от таких отцов

Герои где-нибудь родятся?

Блажен, кто в юности слепой

Погорячится и с размаху

Положит голову на плаху…

Но кто, пощаженный судьбой,

Узнает жизнь, тому дороги

И к честной смерти не найти.

Стоять он будет на пути

В недоумении, в тревоге

И думать: глупо умирать,

Чтоб им яснее доказать,

Что прочен только путь неправый;

Глупей трагедией кровавой

Без всякой пользы тешить их!

Когда являлся сумасшедший,

Навстречу смерти гордо шедший,

Что было в помыслах твоих,

О публика! одну идею

Твоя вмещала голова:

«Посмотрим, как он сломит шею!»

Но жизнь не так же дешева!

Не оправданий я ищу,

Я только суд твой отвергаю.

Я жить в позоре не хочу,

Но умереть за что — не знаю.

1867