«Пушкину и в тюрьме было бы хорошо.
Лермонтову и в раю было бы скверно».
(В.Розанов)
В.В.Розанов огромное значение прида-вал личности Пушкина. «Какое же имя не литературное и поприще вне литера-туры найдём мы, которое пробудило бы вокруг себя у нас столько духовного и даже физического движения?..», – пи-сал он в статье «А.С.Пушкин» в дни празднования 100-летнего юбилея поэ-та. Он много писал о Пушкине, хотя и понимал, что:
«... После двух памятных торжеств над Пушкиным ... имя поэта находится пе-ред такою же опасною минутою чело-веческой изболтанности. Хочется о нём говорить, но нечего о нём говорить. Од-нако совершенно ли нечего? Где грани-ца возможного и невозможного? Ска-жем так: о "Пушкине вообще" – нечего более говорить и не нужно более гово-рить; "Пушкин вообще" – так исчерпан, выговорен, обдуман, что на этих путях даже очень остроумный критик будет впадать только в болтовню. Нельзя собирать сто первого зерна ни с какого колоса. Но если формулы, характерис-тики, очерки "вообще" – не нужны, то наступает настоящее время для "Пуш-кина в подробностях"».
В сборнике «Почему до́лжно изучать Пушкина» (Книговек, 2014), который рассказывает о влиянии Пушкина на русскую литературу и культуру, кроме Розанова представлены разные авто-ры: В.Даль, Брюсов, о.С. Булгаков, Лев Шестов, Мережковский, Достоевский. Но в то время, как другие авторы вы-ступают с одной-двумя статьями, у Ро-занова среди многочисленных эссе, посвящённых Пушкину, выбраны неско-лько: «А.С.Пушкин», «Кое-что новое о Пушкине», «О Пушкинской Академии», «Пушкин и Лермонтов», «Пушкин в поэ-@зии его современников».
И ещё интересная цитата из Розанова:
«Пушкин не только сам возвысился до национальности, но и всю русскую литературу вернул к национальности, потому что он начал с молитвы Европе, потому что он каждый темп этой молит-вы выдерживал так долго и чистосер-дечно, как был в силах: и всё-таки на конце этой длинной и усердной молит-вы мы видим обыкновенного русского человека, типичного русского челове-ка. В нём, в его судьбе, в его биографии совершилось почти явление природы: так оно естественно текло, так чуждо было преднамеренности. Парни, Андре Шенье, Шатобриан; одновременно с Парни для сердца – Вольтер для ума; затем Байрон и, наконец, Мольер и Шекспир прошли по нему, но не имели силы оставить его в своих оковах, кото-рых, однако, он не разбивал, которых даже не усиливался снять. Всё сошло само собою: остался русский человек, но уже богатый всемирным просвеще-нием, уже узнавший сладость молитвы перед другими чужеродными богами. Биография его удивительно цельна и едина...».
Комментариев нет:
Отправить комментарий