Олег Коровин. Встреча. Пушкин и Кюхельбекер
Пётр Вегин. Л и ц е й с к о е
Как на станции Залазы
две жандармские заразы
разнимали двух друзей,
обнимающихся пылко.
Бледнолицый ехал в ссылку,
а из ссылки – что смуглей.
Два поэта-лицеиста:
один нумер был четырнадцатый,
а девятым был другой.
Жандармерии плечистой
не понять слезы пречистой,
а России – не впервой.
Кто посмел прервать объятья?
Кто посмел – тому проклятье!
Лицеистам – бронзоветь...
Над всечасной суетою
их объятие святое
нам осталось как завет.
Царскосельского музея
нету – есть душа лицея,
неизбывная вовек!
Иль у нынешних пиитов
набирается петитом
прописное – Человек?
Или мы совсем потухли
после Пушкина и Кюхли?
Нас один язык вскормил!
Наши души не чернильницы.
... Пушкин нумер был четырнадцатый,
а девятым Кюхля был...
Запись Пушкина в дневнике:
«15 октября 1827. Вчерашний день был для меня замечателен. ...На следующей станции нашёл я Шиллерова "Духовид-ца", но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. "Вероятно, по-ляки?" – сказал я хозяйке. "Да, – отве-чала она, – их нынче отвозят назад'". Я вышел взглянуть на них. Один из арес-тантов стоял, опершись у колонны. К нему подошёл высокий, бледный и ху-дой молодой человек с чёрною боро-дою, в фризовой шинели... Увидев ме-ня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы приста-льно смотрим друг на друга – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угро-зами и ругательством – я его не слы-шал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга – но куда же?»
Кюхельбекера везли в Динабургскую крепость. Фельдъегерь Подгорный, сопровождавший арестантов, докла-дывал начальству:
«Отправлен я был сего месяца 12-го числа в город Динабург с государст-венными преступниками, и на пути, приехав на станцию Залазы, вдруг бро-сился к преступнику Кюхельбекеру еха-вший из Новоржева некто г. Пушкин, начал после поцелуя с ним разговари-вать, я, видя сие, наипоспешнее отпра-вил как первого, так и тех двух за пол-версты от станции, дабы не дать им разговаривать, а сам остался для про-писания подорожной и заплаты прого-нов. Но г.Пушкин просил меня дать Кю-хельбекеру деньги, я в сём ему отказал. Тогда он, г.Пушкин, кричал и угрожал мне, говорит, что "по прибытии в С.-Пе-тербург в ту же минуту доложу его им-ператорскому величеству, как за недо-пущение распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег, – сверх того, не премину также сказать и генерал-адъютанту Бенкендорфу". Сам же г.Пушкин между прочим угрозами объя-вил мне, что он был посажен в крепос-ти и потом выпущен, почему я ещё бо-лее препятствовал иметь ему сношения с арестантом; а преступник Кюхельбе-кер сказал мне: "Это тот Пушкин, кото-рый сочиняет"».
В. Кюхельбекер. 19 октября 1836 года
(отрывок)
... Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими? Как перуны
Сибирских гроз, его златые струны
Рокочут... Пушкин, Пушкин! это ты!
Твой образ – свет мне в море темноты;
Твои живые, вещие мечты
Меня не забывали в ту годину,
Как пил и ты, уединён, кручины.
Тогда и ты, как некогда Назон,
К родному граду простирал объятья;
И над Невой затрепетали братья,
Услышав гармонический твой стон.
С седого Пейпуса, волшебный, он
Раздался, прилетел и прервал сон,
Дремоту наших мелких попечений, –
И погрузил нас в волны вдохновения.
О брат мой! много с той поры прошло,
Твой день прояснел,
мой покрылся тьмой;
Я стал знаком с Торкватовой судьбой.
И что ж? опять передо мной светло:
Как сон тяжёлый, горе протекло;
Моё светило из-за туч чело
Вновь подняло –
гляжу в лицо природы:
Мне отданы долины, горы, воды.
О друг! хотя мой голос поседел,
Но сердце бьётся молодо и смело,
Во мне душа переживает тело,
Ещё мне Божий мир не надоел.
Что ждёт меня? Обманы наш удел,
Но в эту грудь вонзилось много стрел;
Терпел много, обливался кровью;
Что, если в осень дней
столкнусь с любовью?
1836
Комментариев нет:
Отправить комментарий