Письмо Татьяне Яковлевой
В поцелуе рук ли, губ ли,
в дрожи тела близких мне
красный цвет моих республик
тоже должен пламенеть.
Я не люблю парижскую любовь:
любую самочку шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю, сказав —
тубо — собакам озверевшей страсти.
Ты одна мне ростом вровень,
стань же рядом с бровью брови,
дай про этот важный вечер
рассказать по-человечьи.
Пять часов, и с этих пор
стих людей дремучий бор,
вымер город заселённый,
слышу лишь свисточный спор
поездов до Барселоны.
В чёрном небе молний поступь,
гром ругнёй в небесной драме,—
не гроза, а это просто
ревность двигает горами.
Глупых слов не верь сырью,
не пугайся этой тряски, –
я взнуздаю, я смирю
чувства отпрысков дворянских.
Страсти корь сойдёт коростой,
но радость неиссыхаемая,
буду долго, буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность, жёны, слёзы… ну их! —
вспухнут веки, впору Вию.
Я не сам, а я ревную
за Советскую Россию.
Видел на плечах заплаты,
их чахотка лижет вздохом.
Что же, мы не виноваты —
ста мильонам было плохо.
Мы теперь к таким нежны —
спортом выпрямишь не многих,—
вы и нам в Москве нужны
не хватает длинноногих.
Не тебе, в снега и в тиф
шедшей этими ногами,
здесь на ласки выдать их
в ужины с нефтяниками.
Ты не думай, щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда, иди на перекрёсток
моих больших и неуклюжих рук.
Не хочешь? Оставайся и зимуй,
и это оскорбление
на общий счёт нанижем.
Я всё равно тебя
когда-нибудь возьму —
одну или вдвоём с Парижем.
1928
Комментариев нет:
Отправить комментарий