В 1998 году Анатолий Жигулин в очере-дной раз попал в больницу. Теперь ему предстояла тяжёлая операция, в благо-получном исходе которой врачи не бы-ли уверены.
В эти дни очень поддержала Жигулина Белла Ахмадулина, которая лечилась тогда в той же больнице, но в другом корпусе. Она ежедневно навещала поэ-та, иногда они гуляли в больничном па-рке. В те дни они и договорились пи-сать друг другу стихи.
А операция прошла успешно, и Белла была первая, кого увидел очнувшийся в реанимации Жигулин.
Белла Ахмадулина. Анатолию Жигулину
Причудливый бродит
меж лип господин,
покинув тайком клавесины салона:
он бархату предпочитает сатин,
седин венценосность венчает солома —
здесь некому грех тавтологий прощать:
с затычкой в ушах
для поимки мелодий,
со жвачкой в устах и с загадкой в очах
брезгливо косится юнец мимолётный
на шляпу, чьи злаки –
теперь иммортель,
я вижу, и шляпы носитель бессмертен.
Алмазный мой глаз
помертвел и смотрел:
чей был он соратник и чей собеседник.
С балкона за ним надзирает жена.
Изделье французов – её ароматы,
брюссельские носит она кружева,
отечества сносит она диаманты.
Кто сей господин?
Он – хозяин иль гость
средь прочих,
наехавших и набежавших?
Что шляпа! Зато какова его трость!
Аргентума слиток – её набалдашник.
И аурумом его перст окольцован,
добытым рабами из северных толщ.
(Я в сумерках
парк посвящу Воронцовым,
которые – черточка – Дашковы тож.
Я вскорости этой займусь оговоркой,
но лацкан сатина под правым плечом
украшен значком,
достославный Георгий
Святой, разумеется, здесь ни при чём).
Завидев того, кто под липами парка
гуляет, надменно я прочь поспешу.
Ему неприятна страннейшая пара,
ему, но не мне, я её опишу.
Другая мне видится странная пара:
вот дама – вся в белом, и шляпы вуаль
лицо затеняет. Я – автор и право
моё – написать: ты таких не видал
ходящих в обнимку,
любезный читатель.
Да, дамочка в белом. Наряд полосат
её собеседника. Автор – бестактен
иль безрассуден. Нельзя описать,
как вдоль аллеи проходят те двое:
в белом одна, в полосатом другой.
Всё говорят о неволе и воле.
Каждого помнят, кто мёртв,
кто – изгой.
Ежели жив, будь сохранён, кто изгнан
из… из всего. Я гляжу из темна
в тайну. Больницы белеющий призрак,
двое бредущих – Жигулин и я.
***
Мой друг, мой брат, мой Анатолий!
Не забывай: я — здесь, я — есмь.
В составе наших анатомий —
проклятье тех оленьих мест.
Ты — Высших почестей достоин,
и беды их не сокрушат.
Твой охранитель — чудотворец,
увы, он не упас Кронштадт,
и так бывает, что убивец
сильней того, чей дар высок.
Тем более, души любимец,
тебя Он, Толька, упасёт.
В сей день твержу тебе, Жигулин:
вдвоём мы в этот мир пришли.
Избранник, каторжник, игумен,
пребудь! прими тетрадь! пиши!
1 июля 1998 года
Комментариев нет:
Отправить комментарий