«...Я понимаю трогательное отношение поэта к Отчизне его детства, к нашей калмыцкой степи, глубже чувствую и понимаю, откуда у него началась вели-кая любовь к миру и людям. Истинная поэзия — всегда любовь: любовь к звезде и мотыльку, к человеку и верб-люду. И образы Хлебникова невольно вызывают в моей памяти сказочную страну Бумбу, могучих богатырей Джан-гара, его величественно прекрасного Аранзала. Из этого детства пришли дивные строки:
Меня окружали степь, цветы,
ревучие верблюды,
Круглообразные кибитки,
Моря овец, чьи лица однообразно-худы,
Огнём крыла пестрящие простор удоды,
Пустыни неба гордые пожитки,
Так дни текли, за ними годы.
Отец, гроза далёких сайгаков,
Стяжал благодарность калмыков
‹...›
Ручные вороны клевали
Из рук моих мясную пищу,
Их вольнолюбивее едва ли
Отроки, обречённые топорищу,
Досуг со мною коротая,
С звенящим криком: „сирота я”,
Летел лебедь, склоняя шею.
Я жил, природа, вместе с нею.
Здесь каждое слово — это образ нерас-торжимого мира, в котором всё неру-шимо связано между собой. И слово здесь осиянно, как вместилище самой жизни...
Гёте как-то высказал мысль: чтобы по-нять поэта, надо посетить его родину. В наше время, когда поэзия Велимира Хлебникова привлекает к себе внима-ние читателей во всём мире, естестве-нен интерес к той точке Земли, где уви- дел свет сам поэт.
Константин Михайлович Симонов не раз расспрашивал меня о “ставке хан-ской”, о доме, где родился Велимир Хлебников, высказывал желание не-пременно увидеть своими глазами родину поэта. Константин Симонов был человеком обязательным. Осенью 1968 года он приехал в Элисту, и отсюда на машине мы поехали в Малые Дербеты. Он сожалел, что едем на машине, а не на лошадях. Он хотел ощутить степь хлебниковских времён и в какой-то степени постичь великую, волнующую тайну феномена Велимира Хлебникова. Мы долго сидели с ним у дома Хлебни-кова в бывшей ханской ставке, говори-ли о неподвластной времени силе поэ-тического слова, и, отъезжая, Симонов сказал: „Надо бы сохранить этот дом, колыбель редчайшего и своеобразней-шего поэта России”.
Да, это был дом, дорогой для самого поэта, а вокруг простиралась степь, пронзившая своим великолепием его душу, и потому бесконечно ему близ-кая. Ему было многое дорого на этой земле. Единственным не дорогим для него был он сам. Дервиш, бродяга, путешественник, который не думал о себе, о личном благе, а думал о поэзии и человеческих судьбах. Впрочем, мо-жет быть, я ошибаюсь, и сам он был дорог себе, ведь во всём, что любил поэт, присутствовал он сам».
(Из очерка «Осиянное слово»)
Комментариев нет:
Отправить комментарий